После отлучения

О примирении речи быть не может.

Толстой Л.Н.

Вслед за отлучением, вызвавшим столь бурное негодование русского общества, наступил новый этан преследований Толстого реакционными силами. Этот период (1901-1910 гг.) характерен полицейской активностью, цинизмом правительственных органов и лицемерием церковников, потерявших в глазах общества авторитет в связи с провалом своей затеи с отлучением.

Синод был вынужден, с одной стороны, сохранять видимость действенности отлучения и, следовательно, принимать меры, вытекающие из этого положения, а с другой - прибегать к всевозможным ухищрениям с целью вырвать у Толстого хотя бы намек на то, что он согласен примириться с церковью, и иметь пусть даже незначительный повод для того, чтобы объявить свое "определение" утратившим силу.

В то время когда в церковных поучениях и проповедях, в статьях со страниц духовных журналов и черносотенных газет не переставая изливается поток проклятий и ругани на голову "яснополянского ересиарха и лжеевангелиста", в Ясную Поляну идут призывы церковников к примирению с церковью.

Обратимся к дневниковым записям С. А. Толстой.

15 февраля 1902 года Софья Андреевна получила от митрополита Антония письмо, увещевающее ее убедить Льва Николаевича вернуться к церкви, примириться с церковью и помочь ему умереть христианином. По поводу этого письма Толстой сказал: "О примирении речи быть не может. Я умираю без всякой вражды или зла, а что такое церковь? Какое может быть примирение с таким неопределенным предметом?"

25 февраля С. А. Толстая отметила в своем дневнике, что и Толстой получил два письма, убеждающие его "вернуться к церкви и причаститься", и Софья Андреевна получила письмо от Дондуковой-Корсаковой^*, советующей, чтобы она "обратила Льва Николаевича к церкви и причастила".

^* (М. М. Дондукова-Корсакова (1828-1909) - княжна, дочь вице-президента Академии наук. Знакома с Л. Толстым с 1860 г. )

9 августа С. А. Толстая записала в дневнике: "Священники мне посылают все книги духовного содержания с бранью на Льва Николаевича".

31 октября 1902 года в Ясную Поляну к Толстому приезжал из Тулы священник, взявший на себя "труд быть увещателем графа Л. Толстого". Обычно и прежде дважды в год этот священник посещал Ясную Поляну. Толстой принимал его, приглашал иногда к столу, но от бесед по вопросам веры отказывался.

Правительственные органы постоянно опасались возможных беспорядков, связанных с именем Толстого.

Всем губернаторам предложено было принять к исполнению секретный циркуляр Главного управления по делам печати Министерства внутренних дел от 26 марта 1901 года за № 2519:

"После обнародования послания Святейшего Синода о графе Л. Н. Толстом газеты стали усиленно печатать телеграммы и известия, выражающие сочувствие этому писателю.

Ввиду того, что выражение в печати сочувствия графу Толстому при настоящих условиях приобретает характер как бы протеста против послания Святейшего Синода, Главное Управление по делам печати, по приказанию г. Министра Внутренних Дел имеет честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать зависящее распоряжение о том, чтобы подобного рода телеграммы и известия не были дозволяемы к печати в повременных изданиях".

Встревоженный неожиданной враждебной реакцией передовой русской общественности на отлучение Толстого, Победоносцев пытается что-то предпринять, чтобы остановить поток нареканий на синод и правительство.

Интересны два его письма к редактору "Церковных ведомостей" П. Смирнову. Если в первом - 22 марта 1901 года он пока еще констатирует "какая туча озлобления поднялась за послание,..", то во втором он рекомендует светской печати заимствовать статьи о Толстом из духовных журналов. Приводим полностью это любопытное письмо.

"1901 г. апреля 16. Петербург.

Журналам и газетам указано не помещать статей о Толстом по поводу послания синода, для того чтобы избежать неприличных нареканий на суждение синода, коих можно было ожидать от развратной печати. По моему мнению, напрасно, ибо теперь многие высказывались бы в желаемом смысле.

Но это запрещение не простирается на издания церковные, и министр внутренних дел высказывается в том смысле, что пусть де светские журналы заимствуют свободно статьи из духовных журналов.

А в духовных кое-что стало уже появляться. Вот статьи, по-моему, прекрасные в "Полтавских ведомостях" (№ 10 и 11)^*. Желательно было бы и полезно было бы эти статьи целиком перепечатать в Церковных Ведомостях, и вскоре"^**.

^* (Имеется в виду анонимная статья "По поводу послания святейшего Синода о графе Льве Толстом", напечатанная в № 9 и И "Полтавских епархиальных ведомостей" за 1901 г. 21 апреля того же года она была перепечатана в Прибавлениях к № 16 "Церковных ведомостей". В статье дается подробное перечисление и обсуждение с привлечением евангельских текстов всех несогласий Толстого с православной церковью. Автор, скрывшийся под инициалами "В. Т.", в заключение утверждает, что обращение Толстого к церкви очень трудно и почти невозможно, но все же не теряет надежды, что, "быть может, наступит час, когда и Льва... облистает свет Христа Воскресшего и... повергнется он в прах со всею своею гордою мудростью языческою, и после полного жестокого крушения духа смиренно преклонит колена перед Распятым".)

^** (Л. Н. Толстой. Летописи Гослитмузея. М., 1938, кн. 2, с. 268-269. )

После отлучения Толстого цензура ужесточила надзор не только над его произведениями, запретив печатание многих из них, но даже над изданием портретов писателя.

"В конце марта 1901 года,- сообщает И. Ковалев,- в Цензурном Комитете было заведено "Дело № 103" под наименованием: "По недозволенным портретам графа Л. Н. Толстого", начало которому было положено секретным предписанием цензурного комитета всем цензорам о запрещении печатания и распространения портретов писателя.

На основании этого циркуляра был запрещен для печати в журнале "Литературный вестник" портрет Л. H. Толстого работы художника И. Е. Репина. В том же году было отказано в публикации портретов писателя журналам "Наше время" и "Искусство и художественная промышленность".

Подвергались цензурным преследованиям и почтовые открытки с изображением Толстого. Так, на основании распоряжения министра внутренних дел 25 августа 1901 года было запрещено издание открыток с портретом Толстого, исполненным Репиным. В 1902 году была запрещена для издания открытка - фотография Л. Н. Толстого и М. Горького.

Директивы не допускать никаких речей, действий и манифестаций стали типичными для полицейских шифровок, которые рассылались по разным направлениям в связи с какими-либо выездами Толстого из Ясной Поляны, с его юбилейными датами, с болезнью. Особенно цинична своеобразная генеральная "репетиция", проведенная правительством в 1901-1902 годах на случай смерти Толстого. Начало этой репетиции относится ко времени, когда писатель, находясь в Крыму, заболел. В июле 1901 года во все концы России полетела телеграмма министерства внутренних дел с предписанием проявлять строжайшую бдительность в случае кончины Толстого. Когда в декабре 1901 - январе 1902 года возникло опасение, что болезнь угрожает его жизни, правительственные органы развернули лихорадочную деятельность. Любопытно содержание заблаговременно заготовленного секретного письма министра внутренних дел обер-прокурору синода К. П. Победоносцеву (в нем оставлено место для даты, так как Толстой был жив): "Имею честь сообщить Вашему Превосходительству для сведения, что мною сего числа разрешено таврическому губернатору выдать свидетельство на перевоз тела графа Толстого из Ялты в Ясную Поляну".

Заготовлена была также за подписью директора Департамента полиции директива ряду губернаторов: "Тело графа Толстого перевозится из Ялты в Ясную Поляну. Отправление... (оставлено свободное место для даты) числа. Благоволите принять зависящие меры к воспрепятствованию каких-либо демонстраций по пути. Директор Зволянский... (свободное место) января 1902 г."

Меры, предупреждающие общественные демонстрации, были разработаны с иезуистской предусмотрительностью. Согласно плану министерства путей сообщения, одобренному министерством внутренних дел, почтовый поезд с траурным вагоном должен прийти в Харьков с опозданием до сорока минут, а отправлен из Харькова "своевременно", не взирая на задержку почты". Так собрались предотвратить "общественные изъявления" по поводу смерти Толстого по пути следования гроба с его телом.

Тогда же министерство внутренних дел дало распоряжение не служить панихиды по Толстому, не разрешать печатания объявления о панихидах, "а равно принять меры к устранению всяких демонстративных требований о служении панихид".

Было сделано все возможное и для инсценировки мнимого раскаяния Толстого перед смертью.

Осень 1901 года Толстой проводил на Южном берегу Крыма в Гаспре, в имении графини С. В. Паниной, предоставившей в его распоряжение двухэтажный дом, расположенный высоко над морем, с парком, с открытыми на море широкими верандами и домовой церковью, которая, разумеется, могла посещаться духовенством для совершения богослужений. Когда Лев Николаевич заболел настолько тяжело, что стали опасаться за его жизнь, Победоносцев, узнав об этом, принял самое неожиданное и невероятное решение: инсценировать его раскаяние. Он отдал распоряжение местному духовенству, чтобы, как только станет известно о кончине писателя, священник, пользуясь правом посещения домовой церкви, вошел в дом, а затем, выйдя оттуда, объявил бы окружающим, что граф Толстой перед смертью покаялся, вернулся в лоно православной церкви, исповедался и причастился и духовенство и церковь радуются возвращению блудного сына.

Кощунственная ложь должна была подменить то, что не могли сделать десятки лет гонений и преследований Толстого правительством и церковью. Выздоровление писателя помешало осуществлению этого возмутительного замысла.

В воспоминаниях Горького о Софье Андреевне Толстой записано:

"...Толстой был настолько опасно болен, что, ожидая его смерти, правительство уже прислало из Симферополя прокурора, и чиновник сидел в Ялте, готовясь, как говорили, конфисковать бумаги писателя. Имение графини С. Паниной, где жили Толстые, было окружено шпионами, они шлялись по парку, и Леопольд Сулержицкий^* выгонял их, как свиней из огорода. Часть рукописей Толстого Сулержицкий уже тайно перевез в Ялту и спрятал там"^**.

^* (Л. А. Сулержицкий (1872-1916)-художник, литератор. Режиссер Московского художественного театра. )

^** (М. Горький. Собр. соч. Т. 18. М., 1963, с. 102. )

В этот период усилилось озлобление темных сил, искусственно подогреваемое религиозным фанатизмом. В те годы, когда влияние церкви еще не было подорвано в широких массах, слова "определения", возвещающие всему миру, что "граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на господа, и на Христа его и на святое его достояние..." таили в себе страшную угрозу. Толстому была противопоставлена несметная толпа изуверов-фанатиков, готовых на любое преступление.

Бесстрашие, стойкость и мужество проявил Толстой в годы, когда в связи с отлучением от церкви на него поднялась невиданная волна травли, сопровождавшаяся наглыми и грубыми угрозами, тем более что еще до отлучения он уже получал письма с угрозами расправы. Например, в декабре 1897 года ему было прислано анонимное письмо "члена подпольного общества вторых крестоносцев" с угрозой убить его, как "законоположника" секты, оскорбляющей "господа нашего Иисуса Христа", и как "врага нашего царя и отечества".

С особенным остервенением и сладострастием в травлю Толстого включилось духовенство, конечно, с ведома и по наущению синода.

Биограф Толстого П. И. Бирюков приводит следующее письмо, опубликованное в газете "Наши дни":

"В 12 верстах от Глухова находится монастырь "Глинская пустынь", вот уже третий год привлекающий общее внимание злободневной картиной, нарисованной масляными красками на монастырской стене и изображающей графа Л. Н. Толстого, окруженного многочисленными грешниками, среди которых, судя по подписи, можно найти Ирода Агриппу, Нерона, Трояна и др. "мучителей", еретиков и сектантов.

Картина называется "Воинствующая церковь"; среди моря стоит высокая скала и на ней церковь и праведники; внизу мятущиеся грешные души; по правую сторону горят в неугасимом огне враги церкви, уже отошедшие в лучший мир, а по левую - наши современники в сюртуках, блузах и поддевках мечут камни и палят из ружей в ту скалу, на вершине которой стоит храм. Под каждым действующим лицом имеется №, а сбоку - пояснение: бегуны, молокане, духоборы, скопцы, хлысты, нетовцы, перекрещенцы, пашковцы, штундисты и т. д.

На видном месте картины изображен старик в блузе и шляпе, над ним стоит № тридцать четвертый, а сбоку комментарий: "Искоренитель религии и брачных союзов". Прежде на шляпе у "искоренителя религии и брачных союзов" имелась надпись "Л. Толстой"...

Возле злободневной картины то и дело толпятся богомольцы, а кто-нибудь из братии с пафосом дает им соответствующие разъяснения:

- Еретик он и богоненавистник! И куда смотрят! Рази так нужно? В пушку бы его зарядил - и бах! Лети к нехристям, за границу, графишка куцый!..

И проповедь имеет успех. Из соседнего села Шалыгина приходил к игумену крестьянин-мясник и просил благословения на великий подвиг:

- Подойду я к старику тому, разрушителю браков, - рассказывал крестьянин свой план, - как будто за советом, а там выхвачу нож из-за голенища, и - кончено!..

- Ревность твоя угодна Богу, - ответил игумен, - а благословения не дам, потому все-таки придется ответствовать...^*"

^* (П. И. Бирюков. Биография Л. Н. Толстого, т. IV, с. 103-104. )

Реакционная печать, угодливо стремясь внести и свою "посильную лепту" в организованную правительством и церковью травлю великого писателя, взывала к властям от имени так называемых "истинно русских" людей с требованием предать Толстого суду. Эта кампания в печати продолжалась до самой его смерти. Так, в феврале 1910 года в одной из черносотенных газет была напечатана статья, которая заканчивалась таким недвусмысленным предложением: "Следовало бы правительству, наконец, подумать об этом, добраться до Ясной Поляны и разорить это вражье гнездо клевретов антихриста, пока сам народ русский не посягнул на это" ("Ивановский листок", 1910, 14 февраля).

Ко всем многочисленным угрозам Толстой относился спокойно. Н. Н. Гусев так рассказывает об одном эпизоде, случившемся в 1907 году:

"Недавно была угрожающая телеграмма из Подольска: "Ждите. Гончаров". Это уже вторая от того же неизвестного человека; первая была: "Ждите гостя. Гончаров".

Софья Андреевна беспокоится, а Лев Николаевич относится к этой угрозе совершенно равнодушно"^*.

^* (Н. Н. Гусев. Два года с Л. Н. Толстым. М., 1973, с. 61.)

Несколькими годами раньше Толстой записал в дневнике по такому же поводу: "Получены угрожающие убийством письма. Жалко, что есть ненавидящие меня люди, но мало интересует и совсем не беспокоит".

Толстой, однако, понимал, что за обещаниями расправы с ним, за письмами с угрозами, которые он все время получал, стояли вполне определенные силы реакции.

Семь лет, прошедших после отлучения, Лев Николаевич жил в атмосфере травли и улюлюкания со стороны реакционных элементов - "истинно русских" черносотенцев, духовенства и всей своры "верноподданных", но в то же время и в обстановке безграничной любви всего мыслящего человечества, и в первую очередь демократического русского общества.

Наступил 1908 г. 28 августа великому писателю исполнялось 80 лет со дня рождения. Реакция решила сорвать празднование этого юбилея, русское передовое общество ответило на это повсеместными юбилейными собраниями и выступлениями вопреки административным запретам, не взирая на препятствия, чинимые полицией и духовенством.