Преследование Толстого правительством и церковью

 ...Большинство вельмож и сановников
 прошло длинный курс николаевской
 службы и полицейской выучки, прошло,
 можно сказать, огонь и воду и медные трубы.
 Они помнили, как монархи то заигрывали с либерализмом,
 то являлись палачами Радищевых и "спускали"
 на верноподданных Аракчеевых...

Ленин В.И.

Считая Толстого особо опасным человеком, самодержавие вело тщательный надзор за каждым шагом писателя. Правительственным органам было известно все, что появлялось в печати по поводу его выступлений и о нем самом не только в России, но и за границей. Исходя из этого принимались различные предупредительные меры против Толстого, привлекалась цензура и административно-полицейские органы.

В петербургских и московских архивах сохранилось множество цензурных дел, в которых произведения Толстого запрещались за "богохульство, глумление, издевательство и кощунство над религией", за "проповедь безнравственности", "оскорбления государя-императора", "проповедь анархизма" и т. д. Однако применить крайние меры к писателю царское правительство не решалось.

В 1862 году по ложному доносу приставленного к Толстому сыщика в Ясной Поляне в его отсутствие был произведен обыск, продолжавшийся два дня. Обыск был настолько тщательным, что даже взламывались полы в конюшне, закидывались невода в пруд. Обыску подверглись также организованные Толстым школы. Однако ничего предосудительного полиция не нашла.

В письме к А. А. Толстой писатель с возмущением отзывался о жандармском полковнике, производившем обыск, и прочих "разбойниках", подразумевая под этим всю свору царских чиновников.

Потерпев фиаско с обыском, правительство приняло тактику пассивной обороны, не посягая пока на свободу писателя, отказавшись от применения репрессий к нему. Так, в конце 1887 - начале 1888 года в связи с делом М. А. Новоселова^*, у которого нашли нелегально отпечатанные экземпляры статьи Толстого "Николай Палкин", московский генерал-губернатор В. А. Долгоруков писал министру внутренних дел: "Думаю, помимо высокого значения его таланта, что всякая репрессивная мера, принятая относительно графа Л. Толстого, окружит его ореолом страданий и тем будет наиболее содействовать распространению его мыслей и учения". Министр, прочитав это заключение Александру III, пометил: "Высочайше поведено принять к сведению"^**.

^* (М. А. Новоселов (р. 1864) - преподаватель Московской гимназии, увлекся толстовством. В 90-х годах отошел к православию, выступал против Толстого. )

^** ("Былое". П., 1918, № 9, кн. 3, с. 214-215. )

Остановимся подробнее на "деле Новоселова".

В числе поклонников Толстого, посещавших его хамовнический дом, был филолог М. А. Новоселов. Ему понравилась статья "Николай Палкин", не выпущенная в свет цензурой. Он размножил ее на гектографе и раздавал всем желающим. Об этом пронюхал чиновник судебной палаты Зубатов^*, который решил завести на Новоселова дело.

^* (С. В. Зубатов (1864-1917) - жандармский полковник, в 90-х годах начальник московского охранного отделения, начальник особого отдела департамента полиции (1902-1903). Вошел в историю русской революции как основатель "полицейского социализма" ("зубатовщины"). )

Зубатов подсылал к Новоселову разных лиц с провокационными предложениями организовать массовую перепечатку "Николая Палкина" и тайную продажу оттисков. Филолога стали приглашать на таинственные свидания. Закончилась эта провокация арестом Новоселова и нескольких его знакомых. Узнав об этом, Толстой отправился в московское жандармское управление с требованием освобождения арестованных, указывая на незаконность их ареста, тогда как он, автор статьи и главный виновник, остается на воле. На это начальник жандармского управления генерал Слезкин с любезной улыбкой ответил Толстому: "Граф, слава ваша слишком велика, чтобы наши тюрьмы могли ее вместить". Все же арестованные вскоре были освобождены. Новоселов отделался годом гласного надзора полиции.

Тогда же (1886 г.) в реакционных кругах возникла мысль о заточении Толстого в Суздальский монастырь - старейший монастырь-тюрьму, про которую ходила мрачная слава как о тюрьме-крепости, где условия содержания узников нельзя было сравнить ни с какими иными местами заключения.

По воспоминаниям А. А. Толстой, ему предсказывали Сибирь, крепость, чуть ли даже не виселицу.

Мысль об отлучении Толстого от православной церкви возникала в церковном мире неоднократно. Указание на это имеется в ряде писем и документов.

Например, близкий к синоду херсонский архиепископ Никанор высказал в письме к Гроту^* в 1888 году: "Мы без шуток собираемся провозгласить торжественную анафему... Толстому". Говоря "мы", он подразумевал синод, который вынашивал план анафематствования Толстого.

^* (Н. Я. Грот (1852-1899) - философ-идеалист, профессор Московского университета. )

Более откровенно - и уже публично - через три года выступил харьковский протоиерей Буткевич.

Вот что писала по этому поводу газета "Южный край" (Харьков) 5 марта 1891 года:

"2 марта 1891 года в Харьковском соборе в десятую годовщину царствования Александра III священник Т. Буткевич произнес "Слово в день восшествия на Престол Благочестивейшего Государя Императора Александра Александровича", называемое "О лжеучении графа Л. Н. Толстого".

Посвятив свое Слово обличению религиозно-философских взглядов Толстого, особо подчеркнув, что Толстой "больше всех волнует умы образованного и необразованного общества своими сочинениями, отличающимися разрушительной силой и растлевающим характером, проповедующими неверие и безбожие", Буткевич заключает:

"Благочестивейший Государь наш есть основание нашей надежды, что это зло будет пресечено своевременно", и приводит текст из послания апостола Павла: "Но если бы даже мы, или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема. Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема".

Об этом Слове, полностью пересказанном газетой, синод, конечно, не мог не знать, но никак не отозвался, ожидая откликов. Однако передовая общественность подошла к этому наскоку на Толстого как к очередному юродству, свойственному не в меру усердному "верноподданному" иерею, и игнорировала его.

Подобного рода "обличения" Толстого и анафемы ему с каждым годом все учащались, все более находилось "ревнителей" православия, которые, в стремлении быть отмеченными благосклонностью духовного начальства, пользовались всяким удобным случаем подчеркнуть свою инициативу, преданность церкви и "благочестивейшему государю", ожидая "великих и богатых милостей" за свое старание.

Синод всемерно поддерживал эту самодеятельность, хотя прекрасно знал, что всякого рода анафемы, провозглашаемые Толстому распалившимися в пылу ораторского увлечения иереями, не имеют никакой канонической силы.

В конце того же 1891 года, подбирая обличающие материалы для синода, Тульский архиерей посылает в Епифанский уезд двух священников "для исследования поведения" Толстого.

Через три месяца - в марте 1892 года Толстого посещает ректор Московской духовной академии архимандрит Антоний Храповицкий, а через месяц Софья Андреевна^* писала из Москвы мужу о полученном ею сообщении, что Московский митрополит хочет торжественно отлучить его от церкви.

^* (С.А. Толстая (урожд. Берс, 1844-1919) - жена Л.Н. Толстого )

Казалось, синодом все было подготовлено; обер-прокурор синода К. П. Победоносцев также склонился на сторону синодального большинства. Но все планы рухнули, разбившись о непреклонность Александра III, верного своему обещанию "не прибавлять к славе Толстого мученического венца". Царь, опасаясь взрыва негодования, воспротивился открытому, идущему сверху преследованию Толстого. Синод был вынужден отступить, отложив церковную расправу с Толстым до благоприятного момента.

После смерти Александра III синод вновь ставит на очередь вопрос об отлучении Толстого: в 1896 году в письме к Рачинскому^* Победоносцев сообщает о необходимости отлучения Толстого.

^* (С. А. Рачинский (1833-1902) - ботаник, проф. Московского университета. Последователь Победоносцева в организации церковно-приходских школ и обществ трезвости. С Толстым сблизился на почве увлечения народными школами. )

В сентябре 1897 года к Толстому посылается тульский тюремный (!) священник Дмитрий Троицкий со специальной миссией - склонить его к возвращению в православие.

Посещение Толстого Троицким ни к чему не привело.

В ноябре 1899 года харьковский архиепископ Амвросий составил проект постановления синода об отлучении Толстого от церкви, но решение по этому проекту принято не было.

В начале 1900 года газеты разнесли весть о болезни Толстого. Тотчас же первоприсутствующий член синода митрополит Иоанникий разослал по всем епархиям циркулярное секретное письмо "О запрещении поминовения и панихид по Л. Н. Толстом в случае его смерти без покаяния".

Приводим этот документ полностью, как образец циничности и глумления над живым писателем:

"Конфиденциально

Преосвященнейший владыко

Милостивый архипастырь

В собрании отцев членов Святейшего Синода возбужден был вопрос, могут ли епархиальные преосвященные, в случае смерти графа Льва Толстого, разрешить совершение по нем панихид и заупокойных литургий. Святейший Синод в заботах об утверждении мира Православной Всероссийской Церкви и устранении соблазна признал благовременным разрешить сей вопрос; ибо кончина графа Толстого может дать повод многочисленным его почитателям, часто только по слухам знакомым с его воззрением, просить приходских священников совершить по нем панихиду и заупокойную литургию и последние, по неведению, могут исполнить их желание. Между тем граф Лев Толстой в многочисленных своих сочинениях, в коих он выражает свои религиозные воззрения, ясно показал себя врагом Православной Христовой Церкви. Единого Бога в трех лицах он не признает, второе лице Святые Троицы - Сына Божия, называет просто человеком, кощунственно относится к тайне воплощения Бога Слова, искажает священный текст Евангелия, Святую Церковь порицает, называя Ее человеческим установлением, церковную иерархию отрицает и глумится над Святыми Таинствами и обрядами святой Православной Церкви. Таковых людей Православная Церковь торжественно, в присутствии верных своих чад, в Неделю православия объявляет чуждыми церковного общения (курсив мой.- Г. П.). Посему совершение панихиды или заупокойной литургии по графе Льве Толстом, в случае его смерти без покаяния и примирения с церковью, несомненно смутит совесть верных чад Святой Церкви и вызовет соблазн, который должен быть предупрежден.

Ввиду сего Святейший синод постановил воспретить совершение поминовения, панихид и заупокойных литургий по графе Льве Толстом, в случае его смерти без покаяния; о чем и поручил мне сообщить епархиальным преосвященным.

Вашего Преосвященства возлюбленнейшего о Господе брата, покорнейший слуга".

Это выступление синода против Толстого было первым официальным, хотя и секретным нападением церкви.

Второй шаг в этом направлении - отлучение - был сделан открыто, во всеуслышание - с целью поднять темные массы против Толстого, используя для этого церковную и гражданскую прессу, церковные амвоны и прочие средства из церковного и административно-полицейского арсенала.

Чем шире становился диапазон общественной деятельности Толстого, чем больше привлекал он в помощь себе молодежь, студенчество, тем больше росло недовольство в правящих и церковных кругах, усматривающих в его деятельности укор своему безразличию к народным нуждам. Церковники прямо заявляли: у церкви нет более опасного врага, чем Толстой.

"Мелкие газетки, проникавшие в деревню, вроде "Света", "Сына Отечества", "Московского листка", в своем лакейском усердии перед высшими кругами выставляли его как колебателя основ. Особенно яростны были нападения на Толстого со стороны херсонского архиепископа Никанора, книжки которого усердно распространяло духовенство. Главным образом он обрушивался на Толстого за "Крейцерову сонату", применял к нему тексты из евангелия и причислял его к породе волков в овечьей шкуре и советовал его истребить, так как его учение расшатывает весь строй"^*.

^* (См. С. Т. Семенов. Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом. Спб., 1912, с. 34. )

Духовенство не спускало глаз с Толстого, всемерно препятствуя его общественной и просветительской деятельности. С благословения высших иерархов сельские священники цинично и грубо вмешивались в деятельность Толстого, его единомышленников и сотрудников, не останавливаясь перед провокацией, чтобы сорвать их работу.

Обратимся к воспоминаниям современников Толстого:

В записках В. М. Бонч-Бруевич^* о работе в голодный год (1891-1892 гг.) в отряде Л. Н. Толстого рассказывается, как местное духовенство, озлобленное успешной деятельностью отрядов Л. Н. Толстого, пыталось натравить темные крестьянские массы на самоотверженную молодежь, работавшую по деревням и селам, объявляя о них с церковного амвона, что они - "антихристовы дети", подразумевая под антихристом самого Льва Толстого. "Духовные пастыри" задумали черное дело: поднять ослабевший от голода и нужды крестьянский люд на разгром отрядов Толстого и физическое уничтожение писателя, не считаясь с тем, что крестьяне потом окажутся совсем лишенными помощи.

^* (В. М. Бонч-Бруевич (урожд. Величкина) (1870-1918) - врач, переводчица, с 1898 г. член РСДРП. Автор воспоминаний "В голодный год со Львом Толстым". М.-Л., 1928.)

"Совершенно непросвещенные, почти поголовно безграмотные, страшно изголодавшиеся крестьяне Рязанской губернии, - рассказывает В. М. Величкина,- не поверили злоязычной клевете духовенства". Относясь к Л. Н. Толстому с особенным почтением, они передали Величкиной обо всем, чему их подучало духовенство, и просили по- старому продолжать работу. Так благополучно разрешился подготовляемый духовенством погром организаций Толстого, занимавшихся помощью голодающим крестьянам"^*.

^* (В. Д. Бонч-Бруевич. Избр. соч., т. 1. М., 1959, с. 246-247. )

Попытки духовенства препятствовать деятельности Толстого, развернувшего громадную работу по сбору средств и организации питания голодающих, вызывают чувство глубокого возмущения действиями "отцов" церкви даже теперь, когда через много лет перечитываешь страницы, повествующие о страшном бедствии - голоде, так часто посещавшем тогда бедную, нищую, убогую деревню.

Однако у духовенства находились и светские последователи.

С. Т. Семенов^* записал в своих воспоминаниях, что Лев Николаевич был возмущен тем, "как одна религиозная барыня в Петербурге проповедовала, что помогать голодающим не нужно, ибо голод послал бог, в наказание людям, и облегчать это наказание - значит идти против воли бога. Он видел в этой проповеди высшую степень фарисейства"^**.

^* (С. Т. Семенов (1868-1922) - крестьянин Волоколамского уезда Московской губернии. Писатель-самоучка. Автор произведений о крестьянской жизни.)

^** (С. Т. Семенов. Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом, с. 34-35.)

Эта барынька с каннибальской идеологией была характерным представителем своего класса, чуждого бедам и горестям народа, на труде которого они строили свое благополучие и к судьбе которого были абсолютно равнодушны.

Многолетние преследования, конечно, не могли не причинять боли и огорчений писателю. Однако, несмотря на увещевания и угрозы, Лев Толстой смело и энергично обличал все то, что считал причиной бедственного положения народа. Ничто не могло заставить замолчать великого писателя: "Его устами говорила вся та многомиллионная масса русского народа, - писал В. И. Ленин, - которая уже ненавидит хозяев современной жизни, но которая еще не дошла до сознательной, последовательной, идущей до конца, непримиримой борьбы с ними"^*.

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 70.)