Верное средство

Утром Лев Николаевич жаловался на боль в боку и сказал, что пройдет недалече в степь. Ушел и запропастился. Солнце уже к обеду клонилось, а его все не было. Графиня Софья Андреевна беспокоилась, как бы муж в степи где-нибудь не свалился. Я объехал всех знакомых башкирцев, осмотрел берег у пруда, а его так и не нашел.

Вернулся на хутор, доложил. Софья Андреевна сказала на это, чтобы я в Гавриловне и в Патровке поискал, может, так у кого-нибудь Лев Николаевич задержался.

- Если его сиятельства и там не окажется, то не знаю, что и делать, - печалится она.

- Найдется, - успокаиваю ее.

Ну, поехал сначала в Гавриловну, а потом в Патровку. Спрашиваю мужиков и баб: не проходил ли Лев Николаевич селом. Усмехаются, шутят, что, мол, я барина своего затерял. А только подходит ко мне один парень и сказывает, будто Лев Николаевич пришел в Патровку рано утром с суходольной стороны и что сейчас у Игумнова Семена печь кладет...

Не поверил я парню, потому как никогда не слышал даже разговоров таких от Льва Николаевича - про мастерство печное. Все то, что Лев Николаевич умел делать, мне известно было, а о печках слышать не приходилось.

Подъехал я к избе Игумнова, вошел, гляжу - и правда, Лев Николаевич за работой. Руки в глине, а спереди мешок вместо фартука подвязан. Смотрю я на Льва Николаевича - свободно так поворачивается и нагибается за кирпичами. Вот тебе раз, думаю, ушел из дому больной, а тут за такой грязной работой и ничего.

- Приехал? - сердито бурчит он. - Покоя от тебя нет.

Потом чуть усмехнулся и спрашивает:

- Зачем приехал?

- За вами, Лев Николаевич, - отвечаю. - Софья Андреевна сильно беспокоится. По-всякому думали они, что вы и свалились в степи где-нибудь. Ведь из дому вышли вы больны...

Выслушав, Лев Николаевич меня и дальше спрашивает:

- А ты, Захарушка, здоров сегодня?

Тут я не знал, что ему ответить. Решил угодить и говорю, что и мне нездоровится.

- Тогда давай подноси кирпичи, - смеется он. - Скорее закончим работу и домой.

И позабыл я тут наказ Софьи Андреевны немедля вернуться на хутор, чтоб знала она, где муж. Закипела у нас работа. Лев Николаевич печь кладет, я кирпичи подношу, а Игумнов с женой во дворе глину месят. Больно мне интересно стало, как Лев Николаевич ловко овод печи сводит. Заметил это он и усмехается.

- Ну так, что ли? Ты, Захарушка, умеешь печи класть...

- Знамо, - отвечаю, - мужик все должен по хозяйству уметь сам делать.

- Верно, - соглашается Лев Николаевич, - я тоже так считаю и этому следую. Решил вот поучиться у Семена, - говорит он, - ничего получается.

В избу вошел Игумнов с глиной. Вдвоем у них со Львом Николаевичем быстрее дело пошло. Я не успевал им кирпичи подносить.

Тут жена Игумнова начала стряпать, чтобы Льва Николаевича обедом угостить, а мы во двор вышли руки мыть. Принес я ведро воды И начал поливать Льву Николаевичу. Гляжу на его руки и диву даюсь: рукава засучил по локти, а ручищи мохнатые, здоровенные, совсем не барские. Потом расстегнул ворот рубахи и велел поливать воду на голову прямо из ведра.

- Хороша водичка - чистое наслаждение. В голове светло стало, - говорит мне, а потом оглянулся на дверь избы и тихонько спрашивает:

- У тебя, Захарушка, в избе ничего не осталось?

- Нет, - говорю, - не осталось. А что?

- Давай уедем. Говоришь, Софья Андреевна беспокоится?

Я сказал, что очень она беспокоится за его здоровье, и стал было говорить, как я искал его по степи. Он не дослушал и велел коней готовить. Сам начал подтягивать подпруги и взнуздывать лошадей. Сели мы в тарантас и айда задами к себе на хутор.

Дорогой спрашивает меня Лев Николаевич, как мое здоровье. А я и забыл, что сказал даве ему о своей болезни, потому как я не болел. Хорошо, мол, говорю, и спрашиваю про его бок.

- Нет, не болит, - отвечает он, - сейчас чувствую себя превосходно. Самое верное средство от болезни - труд.

- А Игумнов обидится, - говорю ему. - Убежали мы от него Лев Николаевич, как воры.

- Ничего, - говорит, - обойдется.