Письмо царю

Тех наших патровских мужиков, что ходоками в Ясную Поляну к Толстому ходили, давно уж в живых нет, а сказ о том и поныне есть. Случилось все уже тогда, как Лев Николаевич нашу самарскую степь покинул, не стал на свой хутор приезжать, но дружбу с нами, степняками, вел, и в беде нас не покидал.

Вот и тогда же, как только беда над Патровкой нависла, мы сразу к Льву Николаевичу ходоков: подмоги, пожалуйста. Приехали они в Ясную Поляну, а войти в усадьбу не смеют. Поди, с час у ворот топтались, пока сам Толстой их не увидал. Завидел он их и: "как вам не совестно", говорит, и в кабинет к себе приглашает. Да наши степняки не привычны к кабинетам и начали сказывать, что в саду на воле куда способнее толковать.

- Хорошо, насиловать не стану, - соглашается Лев Николаевич и ведет гостей к скамейке. - Присаживайтесь здесь и рассказывайте, как вы там в самарской степи живете.

Садится и сам под ветвистым деревом да наших мужиков благодарит, что заехали. Потом оглядывает их, а были они в поддевках да в сапогах, сразу догадался, что мужики бить челом куда-то едут. Поглядывают на Льва Николаевича и степняки да замечают, что шибко постарел он: борода совсем белая, ростом еще ниже стал, косматые брови совсем глаза закрывают.

- Твоя фамилия Токарев? - спрашивает Толстой одного из ходоков.

- Верно, Лев Николаевич. Не забыли, значит?

- Помню, помню. В твоем доме молокане как-то собирались. Ну, как вы там теперь живете, молитесь?

- Живем плохо, Лев Николаевич, - тяжело вздыхает Токарев. - К твоей милости пришли. Житья нам, молоканам, не стало. Детей отбирают и в монастырь отправляют. У чеботаря Всеволода двух мальчиков и девочку отобрали. У Самошкина взяли сыночка. Словом, в Патровке страшное делается. Детей своих в степь увозим, в стогах да в ометах как кутят хороним.

Слушает Лев Николаевич о нашей Патровке такое, мрачнеет и тяжело дышит, мнет нервно свою седую бороду. Потом сжимает пальцы в крепкий кулак и сам себе молвит:

- Эх, Николай... слепая ты лошадь... ничего не видишь.

Это он про царя так. А ходоки глядят в страхе друг на дружку и делают вид, что не слышат. Лев же Николаевич им говорит:

- Хорошо сделали, что заехали. Я напишу вам бумагу, и с ней вас допустят к самому царю.

Поднимается он тут со скамейки и уходит к себе в дом. А наши ходоки опять глазами один на другого: мыслимое ли дело - к государю-самодержцу идти. Ну, ждут Толстого. Вскорости и Лев Николаевич приходит. Подает нашим степнякам синий конверт и напутствует:

- Вот вам... Я обо всем ему написал. Думаю, поймет он... Вернут детей вам и притеснять молокан не станут.

Дальше советует он в Петербурге графиню Черткову отыскать, а она уже научит, как лучше и легче к царю попасть...

Ну, приехали наши степняки в столицу, а к царю боятся идти, а потому и графиню Черткову не ищут. Решают они свое прошение к царю через Льва Львовича - сына Льва Николаевича послать. Он-то в Патровке бывал и наших ходоков знал.

Гостеприимно сынок Льва Николаевича степняков принял. Сразу ж за синий отцовский конверт да что там написано. Читает, а сам маленько усмехается. Ведал он, поди, что батя недолюбливал царей и Николая Второго тоже, что не так надобно Россией править. А может, Лев Николаевич писал царю не так, как верноподанные ему пишут. А только прячет Лев Львович синий конверт себе в письменный стол и ходокам говорит :

- Боюсь, как бы хуже вам не стало. Я другую бумагу напишу. В синод к Победоносцеву пойдете...

А наши мужики-ходоки и рады, что не пойдут к царю, и в тот же день в синоде побывали. Там их давай успокаивать, дескать, просьбу такую уважат и всех детишек из монастырей молоканам вернут...

Повеселели тут наши мужики, кланяются всем в синоде да за щедрую милость благодарят. И решают они той радостью и с Львом Николаевичем поделиться.

Приехали степняки в Ясную Поляну утром и прямо со Львом Николаевичем столкнулись. Он ехал верхом с прогулки.

- Вижу, веселые вы, - говорит и с седла сходит, - дела, значит, хороши.

- Пока слава богу, - Токарев отвечает. - В Питере больно ладно обнадежили нас. Благодарствуем за все вам, а так бы нам страдать...

Дальше Лев Николаевич спрашивает ходоков, как и что, да как им показался царь. Не сразу наши мужики ему отвечают. Переглянулись и в один голос, дескать, не пришлось им царя повидать, что Лев Львович, мол, отсоветовал к царю да с такой бумагой идти, написал он в синод к Победоносцеву другую бумагу...

Захмурился Лев Николаевич. Глядит сердито на ходоков и молчит. Неведомо на кого сердился больше: на степняков иль на своего сына. Нашим же мужикам стало не по себе, что не сделали, как он велел. И тут сомненье их взяло: а вдруг синод обманет. И той тревожной своей думкой Токарев со Львом Николаевичем поделился.

На это ему Толстой такой притчей:

- У одной бабки сильно болела голова. Всех знахарей и знахарок она обошла - наговорами лечилась. Не помогало. Обратилась она тогда к доктору. Доктор выписал ей лекарство. Обрадовалась бабка - сразу в аптеку, получила лекарство и поспешила домой: По дороге ей встретилась кума. Узнала о докторском лекарстве, заохала, засочувствовала горю и посоветовала бабке выбросить лекарство, дескать, как бы хуже не сталось, кто его знает, что оно за зелье такое. Послушалась бабка куму, выплеснула лекарство и снова по знахарям пошла. А голова болеть так и не перестала...

Сметили наши мужики, о чем эта притча, да ничего не поделаешь. Молчат. Собираются к себе в Патровку. Лев Николаевич им на прощанье:

- Если не вернут вам детей, то известите. Я напишу еще царю. Счастливо вам добраться. Заезжайте. Не забывайте старика.

Потом крепко пожимает степнякам руки и на их поклон тоже кланяется.