В тот день, сказывают, с утра сильно марило. В имении Толстых никто не находил себе места. И только Лев Николаевич, казалось, не замечал зноя, он то молча шуршал за письменным столом бумагами, то крупными шагами прохаживался по кабинету. Софья Андреевна не раз подходила к двери, но слышала недовольный голос мужа:
- Кто там? Я занимаюсь...
Наконец в полдень дверь кабинета распахнулась настежь. Веселый и бодрый, Толстой с тростью в руке быстро вышел и стал спускаться по ступенькам террасы.
- Далеко? - спросила Софья Андреевна.
- Сейчас вернусь, - бросил на ходу Лев Николаевич.
Он направился к большой дороге. Софья Андреевна догадалась, что муж пошел в ближайшее село. Боясь, как бы Льва Николаевича не захватил дождь, она решила послать вдогонку кучера Татаринцева с экипажем.
Между тем небо все заволокло тучами.
Когда кучер догнал Льва Николаевича, тот сначала рассердился. Хотел пройти пешком, а тут на тебе - карета! Но в экипаж сел и попросил кучера ехать шагом.
Загремел гром.
- Не вернуться ли назад? - обратился Татаринцев к Толстому.
Лев Николаевич искоса посмотрел на темно-синюю грозовую тучу, спросил:
- Боишься?
- Мы что, мы люди привычные - ни молнии, ни грома не боимся, - крестясь, ответил Татаринцев.
- А все же чего-нибудь да боишься, - заметил Лев Николаевич и испытующе посмотрел на кучера. - Что, по-твоему, Серега, самое страшное на свете?
- Ад, ваше сиятельство... Ведь там вечное мучение грешникам...
- Какое именно мучение? - улыбаясь, допрашивал Толстой.
Кучер стал пояснять, что в аду одни - в кипящей смоле, другие в огне горят.
- И верно, страшно кипеть в смоле. А где, по-твоему, ад, Серега?
- Под землей, знамо.
- А рай?
- На небе, вестимо...
Чаще начали вспыхивать молнии, приближались раскаты грома. Татаринцев хотел было погнать лошадь, чтобы до дождя приехать в Патровку, но Толстой сказал успокаивающе:
- Поедем шагом, Серега, торопиться нам некуда. А насчет ада не волнуйся. Мы туда не попадем. Бог наш отец, а мы его дети, и он не даст своих детей на мучение. Вот у тебя, Серега, есть любимый сын Ваня. Разве ты позволишь кипятить его в смоле, даже если он и чрезвычайно провинился перед тобой?
- Что вы, бог с вами, ваше сиятельство, - вырвалось у Сергея Татаринцева. - Ни за что! Разве я изверг!
Довольный ясностью и убедительностью своего довода, Лев Николаевич улыбнулся:
- Вот видишь... Ад и рай находятся не на небе и не под землей, а на самой земле.
Татаринцев промолчал.
Гром раздался совсем рядом. Татаринцев едва успел соскочить и поднять верх экипажа и снова сесть на козлы, как хлынул ливень. Острые водяные струи били ему в лицо, ветер рвал фуражку...
Лев Николаевич, сидя под крышей экипажа, с задорным молодым озорством крикнул:
- Вот тебе, Серега и ад! Самый настоящий земной ад!
- Бог с тобой, ваше сиятельство! - с дрожью в голосе отозвался Татаринцев, как бы напуганный кощунством Толстого.
А Лев Николаевич в том же шутливом тоне продолжал :
- А ну развернись в обратную сторону!
Кучер повернул экипаж по ветру. Теперь дождь хлестал ему по спине.
- Видал, Серега, хоть так тебе ад, хоть этак, а у меня здесь рай. Выходит, я сейчас в раю, а ты в аду...
Татаринцев попытался усмехнуться графской шутке, но хлынувшая за воротник вода сделала его лицо серьезным.
- Ну, ладно, - с ухмылкой проговорил Толстой, - ты убедился, где ад. Полезай ко мне в рай. Здесь немножко получше.