Смышленый барин

Они еще не видели графа так близко и теперь внимательно рассматривали его, сидящего около забора на скамейке. Ничего необычного в нем не находили: потертое пальто, поношенные сапоги, лицо, как у мужиков, обросшее черной курчавой бородой. И оттого, что ничего господского в Толстом не было, крестьяне боялись, что понапрасну пришли к нему и вряд ли он вернет им чапаны и кошму.

- Ничего подходящего, - сказал один из них, - на барина даже и не смахивает.

- А может, от холода в чужое мужицкое нарядился, - добавил другой. - Сказывают, граф с мужиками запросто, чтоб они его не чурались, по душам калякали с ним. А он все это в книжки свои записывает...

День был пасмурный. Солнце с усилием пробивалось изредка сквозь серый полог. Но густые тучи, споря с солнцем, снова загораживали его и кругом становилось мрачно и холодно.

Лев Николаевич заметил крестьян и окликнул их:

- Вы ко мне?

- К твоей милости, ваше сиятельство, - кланяясь, ответили крестьяне. - Мы за кошмой и чапанами.

Толстой не понял, в чем дело, спросил:

- Так. чем могу служить вам?

- Пришли за чапанами и кошмой, - в один голос повторили крестьяне.

- Не пойму, о чем речь. Вы чьи будете?

- Из Землянок мы. Я Максим Федоров, а он Пан-крат Григорьев. Ну, стало быть, за своим добром и пришли...

Лев Николаевич пожал плечами. Федоров заметил это, начал разъяснять:

- Чапан - это вроде твоего пальто, а кошма - войлок. Их забрал у нас еще весной до твоего приезда на самарский хутор. Ну, и не отдает...

- Кто забрал?

- Да твой управляющий, иль кто он там, - молвил Григорьев. - Васькой, Василием его кличут...

- Зачем он это сделал?

- Ну, спроси его, ваше сиятельство. И мы никак не скумекаем. С весны, почитай, к нему ходим, не отдает.

Лев Николаевич помолчал. Ему непонятно было, зачем Василий Половинкин взял у землянских мужиков чапаны и кошму.

- А вы расскажите об этом подробно.

- Ну, стало быть, приехал Васька твой в Землянки, - начал Максим Федоров, - стал нанимать пахать землю. Подрядились мы с ним по пяти рублей за десятину. Приехали, глядим землю, а он отмерил нам самую жесткую и в буграх. Ну, запрягли лошадей, начали. Обороздили, а потом остановились и думаем: продешевили больно, тяжела земля...

Крестьяне подробно рассказывали, сколько они вспахали, сколько хлеба взяли у Половинкина в счет заработка.

- Обманул нас твой Васька, - пояснил Григорьев. - Решил он задержать нас на работе у себя. Пошел к стану и сказывает нашим ребятишкам, что мы-де велели прислать нам чапаны с кошмой. Ну те, стало быть, глупые, и отдали. А он взял да и говорит:

"Ежели не станете пахать, то и не видать вам вашего добра". Мы рассердились и уехали без чапанов.

- Да, пахота - тяжелая работа, - тихо сказал Лев Николаевич и глянул в степь. - Сколько надо перевалить земли...

- Мы-то про чапаны калякаем, а не про землю, - перебил его Максим Федоров.

- И я про них же, - ответил Толстой. Федоров сердито заскреб заросшую бородой щеку, вздохнул.

- Брось толковать с ним, - шепнул ему Григорьев, - ничего не смыслит.

Лев Николаевич, немного подняв голову, прищурил глаза и заметил:

- Да, очень тяжелая работа. Говорите, глубина пахоты пять вершков?

- Ага, ваше сиятельство... Где пять, а где и в шесть.

- Дешево, - как бы сам себе говорил Толстой, - Ведь чтобы вспахать десятину на глубину шесть вершков, надо больше трехсот тысяч пудов земли поднять...

- Вот то-то и оно, - оживился Федоров, - а нетто по буграм ее возьмешь. Ни-ни! Вот и посуди сам, сколь трудов нужно положить за пять рублей. Раздумали мы, значит.

Лев Николаевич позвал пробегавшего мимо дворового мальчика:

- Кликни мне Василия.

И когда Василий Половинкин пришел, он велел ему отдать чапаны крестьянам.

- Да они нам должны куда больше! - оправдывался Половинкин.

- Ничего они нам не должны, - сурово сказал Толстой. - Сейчас же верни им вещи.

Дворовый был недоволен, но спорить не стал. Он молча повернулся и зашагал к амбару. Крестьяне пошли за ним.

...Отойдя от графского хутора, Федоров и Григорьев остановились, оглянулись. Вблизи никого не было. Они надели свои чапаны, расправили руками измятые полы и двинулись к телеге, которую оставили за бугром.

- А ты, кум, сказывал - не смыслит, - проговорил Максим Федоров.

- Нет, хоть и барин, а по земельной части понимающий, - согласился Панкрат Григорьев.

- Ведь это нужно удумать и высчитать, сколь земли надо перевалить, - продолжал Федоров. - Ты слыхал, кум, триста тысяч пудов. Вот это да! Смышленый барин!