У горы Арарат

Теперь то место, где стоял хутор Толстого, можно считать пустопольем. Нет ни изб, ни заборов, ни огородов там. А когда-то большое жилье шумело.

Стоял хутор в низине под бугорком. Чего-либо господского в нем не замечалось: избы такие, каких в Патровке и Гавриловке много. Только, поди, один дом, в коем Толстые жили, отличался малость. Был он побольше и с балконом. Правда, еще стоял забор добротный, двор содержался в чистоте и цветов уйма. Любил Лев Николаевич их.

Прямо от хутора во все стороны степь уходила. Расстилалась она, просторная да зеленая, и вокруг возвышавшегося кургана над ней. Лев Николаевич в шутку горой Арарат тот курган назвал. Так и мы, степняки, зовем его поныне. Вот у этой горы Арарат и было всякого много, вроде праздников да гуляний.

Ну, стало быть, Лев Николаевич, вскорости как купил в нашей степи землю для своего хутора, вздумал привечать башкирцев, у коих жил, когда кумысом лечился, - устраивал для них скачки. А потом на тех скачках стали бывать и наши патровские и гавриловские мужики, и даже уральские казаки приезжали.

Про два таких праздника наши старики сказывают. Теперь уже никто не ведает, были ль и в самом деле тогда именины Льва Николаевича, а может, кто-то сказал, чтоб поболе народу на скачки съехалось, а только получился большой праздник. День тоже выдался тогда на славу: тихий да солнечный. Народу собралось тьма-тьмущая. Куда ни глянь - телеги крестьян, белеют башкирские кочевки, пасутся лошади, дымят костры. В одном месте поют песни, в другом - пляшут, в третьем - идет борьба на поясах. Джигиты наезжают коней, детишки бегают вперегонки, а мужики спорят, чьи лошади лучше: башкирские или наши... И Лев Николаевич доволен, что вместе веселятся православные и магометане. Быстрой и подвижной походкой приближается к башкирскому старшине Шангирею Япарову и говорит:

- Ах, как хорошо! Прошу тебя, Шангирей, сделай все, чтобы никто не омрачил этого хорошего дня дракой. А то знаю я вас!

Смотрит Япаров на веселого и немного обеспокоенного Толстого и ему отвечает:

- Не беспокойся, ваше сиятельство, не испортим твоя день. Драка не будет. Башкир драться не пойдет, и ты скажи русским: зачем драка? Играй песня. Пей кумыс... Ашай махан, пожалуста. Баран есть. Зачем драка?

Сам Лев Николаевич затеял игру в чехарду.

- Внимание! - командует он всем, кто собрался друг через друга прыгать. - Приз получит тот, кто без штрафа закончит игру.

Все прыгуны выстроились цепочкой, и Лев Николаевич тоже. Прыгал он высоко и ловко и тут же становился со всеми в цепочку, наклонял голову, чтоб не зашибли ее, упирался руками в колени, дабы от сильного толчка не упасть, и ждал прыгунов. Да заметил он, что некоторые не смели через него прыгать, видно, боялись сесть на графа верхом и пробегали мимо него, тогда таких он приостанавливал и командовал им:

- Назад! Не нарушать порядка! Прыгать через всех подряд, иначе штраф!

А тут и скачки начались. Дух замирал от лихой езды джигитов. Все они ладные, как на подбор, и друг дружке не уступят. Да мало погодя которые начали отставать и выходили из игры. Большой спор шел между башкирцем Мухаметшаном и одним уральским казаком. Казалось, обе лошади придут вместе. И только в самую последнюю минуту скакун Мухаметшана выдвинулся вперед на полголовы. Все думали, что первый приз достанется Мухаметшану, да в том деле не минуты, а секунды в счет идут. Охотничье ружье со стригуном Толстой уральскому казаку вручил. Но и Мухаметшана не обидел - ватным халатом и бараном наградил...

После скачек да игрищ, когда все собрались разъезжаться и благодарили Льва Николаевича за гостеприимство, подошел к нему и Мухаметшан. Мешая русские слова с башкирскими, он Толстому говорит:

- Бик рахмат, князь (большая благодарность тебе). Хороший ты князь, бик якши, любишь простой человек, веселый наша шутка любишь. Есть князь не такой. Есть князь насар кеше (плохой человек), барин, простой людей обижает. Живи, князь, много-много лет, а помнить люди тебя будут дольше твоя жизни...

А другой раз у горы Арарат были скачки, когда с Прошкой Янговатовым случилась беда. Того Прошку Лев Николаевич на эти скачки подбил. Лошаденка была у него невзрачная Пегашка, а никто ее не обходил. А самого Прошку Лев Николаевич знал, тот иногда ему коней наезжал.

Вот однажды Прокофий Янговатов собрался верхом на своей Пегашке в Гавриловку по делу. Только выехал на зады, а по дороге Лев Николаевич тоже верхом едет. Не смел Прошка впереди барина ехать, сошел с седла, снимает шапку и кланяется.

- Здравствуй, Янговатов, здравствуй, - молвит Толстой и тоже с коня сходит. - На ловца зверь бежит. Я просил Кудрина передать тебе, что скоро скачки. Вот обойдешь на скачках - получишь корову или лошадь. Скажи всем патровским, пусть готовят коней, Скачки будут большие: пять верст вокруг, пять кругов...

Поговорили они малость, Лев Николаевич и спрашивает Янговатова, правда ли, что его Пегашка всех рысаков обходит. Прошка на это отвечает, что, дескать не всех, но лошаденка, мол, ладная. Тогда Толстой и говорит:

- А ну, давай проскачем с тобой до Гавриловки. Согласился Прошка и первый раз увидел, как Лев Николаевич молодецки сел в седло. По команде Толстого пустили лошадей галопом. Немного времени скакали они голова в голову, а потом Пегашка Янговатова стала вперед уходить. Лев Николаевич кричит Прошке:

- Пускай во весь опор!

Придерживает он своего коня и любуется красивым ходом Пегашки. А когда подъехали к Янговатому, то сказал:

- Если даже так пройдешь на своей Пегашке, то обязательно выиграешь. Хорошая лошадка, береги ее.

А тут и пришло время скачек. Большие были те скачки. Съехались к горе Арарат лучшие джигиты. Тут были и башкирцы, и киргизы, и казаки и наши степняки. Ну, и народу видимо-невидимо пришло глядеть. Была и жена Льва Николаевича - Софья Андреевна. Она все время в бинокль за всадниками наблюдала.

Глядит Толстой с женой, а некоторые всадники уже на третьем круге стали из игры выходить. Пегашка же идет себе да идет. И вот спор уже только между башкирцем и Янговатым. Да на последнем круге Пегашка вырывается вперед.

- Браво, Пегашка, браво! - кричит Софья Андреевна. Она-то знала, чья эта лошадь. Лев Николаевич рассказал ей, как они с Янговатовым от Патровки до Гавриловки на конях мчались.

- Молодец, Прокофий, - хвалит Прошку и сам Толстой. - Прелестно, прелестно! Я так рад, так рад! Очень хорошо!

Люди все тоже шумят и в ладоши хлопают. Знамо, никто не ждал того, чтобы такое получилось. И тут наперерез Янговатову выскакивает на лошади джигит, налетает на всем ходу на Прошку, и Янговатов вылетает из седла. Упал он и чувств лишился, а когда пришел в себя, то с земли подняться не может, ногу сломал.

- Ах, батюшки, что же это такое, - сердился Лев Николаевич и спешит к пострадавшему. - Уж очень это глупо. Бозобразие!

Вот тут и пошло, чего Толстой боялся. Много наших патровских бросились к своим телегам, поснимали оглобли и двинулись на башкирцев. Льву Николаевичу стоило больших трудов, чтоб остановить драку.

А призовую лошадь Толстой все же Прошке Янговатову дал. До отъезда в Ясную Поляну Лев Николаевич все время следил за лечением Прошки. Он говорил: "Янговатов у меня на совести..."