В низеньком саманном амбаре сидело на мешках с зерном несколько патровских и гавриловских крестьян. Они зашли к своим односельчанам - подсевалыцикам, работавшим на толстовском хуторе. Курили и вели разговор о хлебородных странах. Подсевалыцик Ильин доказывал, что родина ржи - Россия. Так будто слышал он от Толстого, а писатель, мол, все знает.
- Знамо, Рассея, - посмеивался дед Архип, шутник и забавник. - Матушка рожь кормит всех дураков сплошь, а пшеничка по выбору. Граф, поди, ржи не сеет, животик господский ржаного хлеба не берет.
- Зря смеешься, дед, - укорил Ильин старика,- как раз Лев Николаевич и ест ржаной. Сам видел, как он обедал. Разбил в чашку яйцо, посолил, отрезал кусок ржаного хлеба и давай макать...
Кто-то прошел мимо амбара. Все притихли. Подсевалыцики взялись за работу. Они ожидали управляющего имением, зерно готовили в Самару на базар. Но вместо управляющего пришел сам хозяин.
- Здравствуйте, - сказал Лев Николаевич, поднял над головой белую шляпу. - Подсеваете?
- Да, - ответил Ильин, - к вечеру закончим, завтра можно будет зерно отправлять. Пшеничка - первый сорт.
Лев Николаевич взял горсть зерна, сказал, что ничего хлеб: хороший, тяжеловесный хлеб. Дед Архип перебил Толстого:
- Ваше сиятельство, ты вот писатель и, поди, ведаешь все. Скажи нам: откуда рожь взялась? Ильин вон толковал, что матерью ржи будет-то наша Рассея... Да что-то не верится, ведь сказывается в народе так: Рассея золотой край - хлебный рай... А это значит - пшеничный.
Толстой взглянул на подсевальщика, а потом на всех патровских и гавриловских крестьян и ответил, что и первое и второе верно.
- Тогда ладно, спасибо, - проговорил дед Архип. - Тебе, ваше сиятельство, мы поверим.
Лев Николаевич подошел поближе к подсевальщику Владимиру Ильину, который подсевал, и, глядя на его ловкую работу, спросил:
- Когда много зерна насыпаете в решето - неудобно крутить?
Подсевальщик ответил, что действительно неудобно.
- А ну-ка, позвольте мне, я попробую, - попросил Толстой у Ильина.
Расставив ноги, он взялся за решето и начал подсевать. Крестьяне переглянулись, сдержанно заулыбались. Однако улыбка скоро пропала. Лев Николаевич работал решетом лучше Ильина. Подсевальщики снимали с зерна охвостье трижды, а Толстой делал это два раза, и оно было намного чище.
- Я вот отвык, - сказал он, - забыл уже. Видал я таких подсевальщиков, которые толчком выбрасывают охвостье из решета. Вот ловкачи!
- А поди, ваше сиятельство, тоже знаете эдак, - шагнул к Толстому дед Архип. - Вижу по рукам.
- Нет, этой задачи я не решу, - сказал Лев Николаевич и вышел из амбара.
Крестьяне молчали. Дед Архип, проводив глазами Толстого,
покачал головой:
- А подсевальщик-то он первосортный, хотя и его сиятельство.