Мужичье царство

Иван Серегин сидел у окна на низенькой скамейке и резал лыко на ровные полосы. Он ждал к себе важного "ученика" и старался все заранее подготовить как следует. Оторвавшись от работы, чтобы закурить, Серегин оглянул избу. И как никогда убогим показалось ему его жилье. Стены закопченные, пол в дырах, потолок прогнулся, печь в саже и обвешана тряпками, на столе корки ржаного хлеба, иконы засижены мухами...

- Прибрала бы избу-то немного, - сказал он жене. - Скоро его сиятельство пожалует, а у нас грязь и смрад...

- Не к своим господам пожалует твой граф, а к сиволапому мужику, - сердито оборвала жена. - Ишь, вздумалось ему научиться лапти плесть. К чему это, ты сам рассуди, в городу, что ли, в них будет шаландаться. Только одно беспокойство нам.

Серегин прикрикнул на жену, чтобы не смела так говорить. Он напомнил ей, как Толстой в голодный год всю Гавриловку и Патровку кормил.

- Ладно, буду молчать, - недовольно повиновалась жена. - Ты сними рубаху, я хоть дыру на спине залатаю, а то мне же и укор. Заплата на заплате, - ворчала она, осматривая снятую мужем рубаху. - Живем жители: нет даже огорода, коноплю посеять негде. Небось граф вон сколь земли имеет!

- Не смей, тебе говорю, - перебил Серегин, - Нетто нас всех обделишь? Дети Авдотьи Степановой погибли бы, а он помог встать на ноги. Деду Лазарю хлеба, корову дал - где ему, слепому, добыть...

В это время в дверях показался Толстой. Серегин быстро набросил на себя рубаху, вскочил со скамейки и пригласил Льва Николаевича проходить.

- Садитесь вон на лавку. - Мигнул жене, чтобы она убрала со стола крошки хлеба.

- Бедно живете, - сказал Толстой осматриваясь.

- Небогато, - буркнула хозяйка.

- Лошадку где оставили? - спросил Серегин.

- Я пешком пришел.

Хозяйка с удивлением глянула на Льва Николаевича:

- Эдакую даль-то пешком? Охота вам мучить себя; поди, верст пятнадцать из-за ничего отмахали...

- Десять, - поправил Серегин и спросил Льва Николаевича: - Ну, что ж, за дело сейчас или отдохнете маленько?

Лев Николаевич ответил, что он не устал и готов сейчас же приступить к учебе. Он уселся рядом с Серегиным и ждал его указаний.

Хозяйка вытерла стол, сняла с веревок у печки тряпки и, пристроившись у порога на лавку, оглядывала графа. Так близко ей не приходилось встречаться с ним. Толстой показался ей очень простым. Если бы он не был чисто одет, то мало чем отличался бы от гавриловского старосты.

Серегин застегнул пуговицы рубахи и приступил к делу.

- Тут сказывали, что вы сапожное дело знаете, - начал он. - Сапоги-то дело куда мудренее, а это - каждый сумеет. - Иван Софронович взял в руки лыко. Его надобно вот эдак нарезать на полосы, аккуратно обстрогать и заплетай.

- А ну-ка давай, Иван Софроныч, сюда, я попробую.

Толстой взял в руки нож, начал резать лыко на полосы.

- Кабы наша местность лесная была, - продолжал Серегин, - и липа здесь родилась, нешто такие лапти можно было плесть. А то ведь за липой знаете куда ездим? - Он посмотрел на работу гостя. - Так-так, а теперь можно и заплетать.

Серегин взял в руки инструмент и, показывая его Льву Николаевичу, продолжал объяснять:

- Это кочедык. Без него лаптя не сделаешь. - Он взял несколько полос лыка и начал плести. - Сперва надобно заплести пятку, потом переходить на подошву до самого носка, опосля надевать на колодку и сводить верх. У сапог - там по-другому: наперед верх делаешь, а тут - с пятки...

Толстой записал что-то в книжку и принялся заплетать пятку.

Хозяйка глядела, глядела, все вымеривала злыми глазами Толстого и вышла во двор. Она присела на завалинке возле открытого окна и подслушивала, о чем говорили в избе мужчины.

Когда урок был закончен, Серегин спросил Льва Николаевича:

- Сказывают, что вы, ваше сиятельство, всякое дело сами делаете?

- Угу, ответил Толстой с усмешкой, - все то, что умею. А чего не умею, учусь. Я ведь тоже кушаю...

- Чего? - не понял Серегин.

Лев Николаевич пояснил, что он, как и все, завтракает, обедает и ужинает. Он протянул широкие с растопыренными пальцами руки. Они были в старых закостенелых мозолях.

- Видел? Как в мужичьем царстве, - еще шире улыбнулся Толстой. - Ты слышал про такое царство, в котором дают есть только тем, кто работает?

- Нет, не приходилось, ваше сиятельство, - ответил Серегин. - Мы народ темный, знаем землю копаем.

Толстой сообщил, что ходит такая сказка о мужичьем царстве. Жили-были в этом царстве люди дружные, работящие. С утра до вечера землю пахали, хлеб сеяли, убирали. Работали все вместе и ели с одной кухни. Обедать и ужинать давали только тем, кто работал. А выдавала еду немая и глухая женщина. Она не могла спрашивать, где и кто работал и что делал, поэтому определяла работников по рукам. Посмотрит на руки: есть мозоли - обедай, нет мозолей- не прогневайся, уходи голодный...

Лев Николаевич умолк. Серегин тоже молчал в раздумье. Сказка ему понравилась.

- Шибко мудреное вы удумали, ваше сиятельство, - несмело проговорил он. - Да нешто все стануть работать? Вон в городу сколь господ-то?

В избу вошла хозяйка. Лев Николаевич собрался уходить.

- Вот вам, значит, кочедык, колодка, - передавая Толстому инструмент, говорил Серегин, - а вот немножко лыка, тут на две пары хватит.

Лев Николаевич поблагодарил и обещал за все заплатить в следующий раз, поскольку у него сейчас с собой не было денег.

- И не надо ничего. Что вы, что вы...

- Жди теперь меня в новых лаптях, - уже в дверях сказал Толстой. - Как сплету, так приду.

Когда Лев Николаевич ушел, жена Серегина взглянула на мужа, бросила ехидно:

- Натешился барин и до свиданья, даже копеечки не дал. Вишь, у него денег с собой нету. А ты, дурень, старался: "Это кочедык, без него лаптя не сделаешь..." Думаешь, нужно это ему?

- Сказал уж тебе - не смей так говорить, - сердито крикнул в который раз на жену Серегин. - Ты - баба, ничего не смыслишь. - Он стал закуривать у порога. Затем, успокоившись, вернулся на свое место к окну на скамеечку, сказал про себя будто: - А сказка-то мудреная.

- Слыхала, - буркнула жена. - Скучно ему у себя, ну и ходит по селам, беспокойство людям приносит да сказками утешает.

Серегин опять не стерпел:

- Да перестань ты, зуда! Не позволю тебе о нем говорить такое.

- Ишь, выдумал про мужичье царство, - продолжала бурчать Серегина. - Зачем такое царство выдумывать, коль в жизни-то нашей ни тебе одежи, ни обутки, ни хлеба, ни коровенки... Одни мозоли.

И она сдернула с печной задороги рваный мужнин зипун. Подняв его перед собой, сказала:

- Вот он, мундир нашего мужичьего царства. Любуйся! Да и ему вдругорядь покажи.

Серегин вскочил со скамейки, в сердцах хлопнул дверью и направился в поле.