Верный друг

Был еще такой случай. Лев Николаевич с гавриловскими мужиками кашу ел да сказку о верном друге сказывал. Наши-то мужики в тот год, вишь, поденщиками у Толстого жили, пшеницу косили. А кашеваром у них Андрейка Устин был, у коего в Самару жена сбежала. Да об этом попозже.

Как-то под вечер косари решили пораньше пошабашить, чтоб косы отбить и новый загон приготовить, да Лев Николаевич помешал. Вот завидели они его, - в руки косы и айда. Идут друг за другом, ровно вышагивая и широко размахивая косами...

Постоял Лев Николаевич, полюбовался на их силу и ловкость, а как поравнялись, поздоровался.

- Хорошо косите, словно у вас это не тяжелый труд, а забава.

- И вы, ваше сиятельство, косите ладно, - говорит ему Пантелей Фролов. - Видывал я вас.

Захотелось Льву Николаевичу пройти ряд с косарями:

- А кто даст мне косу?

- Берите ту, какая на вас глядит, - предлагает Пантелей Фролов.

- Твоя, Пантелей, глядит.

Берет Лев Николаевич у Фролова косу, на пятом взмахе задевает косой землю и останавливается.

- Ничего не выходит, - говорит.

- Со всеми бывает эдак. - Пантелей его успокаивает, - да и коса притупилась...

Смеется Лев Николаевич и тоже оправдывается:

- Это, наверно, оттого, что вы все на меня глядите. Ну-ка, давайте вместе. Только я позади всех пойду.

Переглянулись поденщики и сразу на свои места, и Толстой тоже с ними в ряд встает. Снимает он шляпу и передает ее Пантелею. Потом подтыкает полы своей широкой серой рубахи и говорит косарям:

- Я готов. Пошли.

- Пошли, ваше сиятельство, - ухмыляются поденщики хитровато, - да чур не отставать...

Решили поденщики графа в пот вогнать, чтоб на деле убедился, что косьба - не забава. Ну с первого шага и взялись! Лев Николаевич сначала за ними едва поспевал, а вскорости и отставать начал. Ему бы взять да свою потеху и бросить, а он все косит. Поди, уж седьмой пот с него сходит, а он все живей и живей шагает. И к концу загона только на два иль на три сажени отстал.

- Ну и молодцы-косцы, - Лев Николаевич поденщикам молвит, а сам пот с лица и шеи вытирает. - Я уж хотел было вверх руки поднимать...

- Да и вы тоже ладный косец-молодец, - говорит Пантелей и принимает от графа косу, а ему шляпу возвращает. - А теперь с нами кашу полевую есть.

- Вот тут у меня лучше выйдет, - шутит Лев Николаевич. - Не откажусь, погляжу, как кашевар нас кормит.

И вместе с косарями к полевому стану идет.

- Милости прошу, - Андрейка-кашевар приглашает, сам же свою собаку гонит, чтоб на Льва Николаевича не брехала.

Спрашивает Толстой кашевара, его ли собака, да как ее звать.

- Стрелкой я кличу, - угрюмо Андрейка отвечает и к котлу с кашей отходит.

А Пантелей Фролов вполголоса поясняет:

- Кабы не эта собачонка, не жить бы ему на свете: баба хотела его отравить да с полюбовником из села бежать.

Толстой сказал на это, что баба Андрейки, значит, из чертовой породы. Поденщики сразу с просьбой к Льву Николаевичу про эту чертову породу им пояснить. Толстой ответил, что так обыкновенно о нечестных говорят, что даже сказка есть такая. Приглашает Пантелей Льва Николаевича каши с ними отведать, сам же извиняется, что на стане отдельной миски не нашлось.

Толстой на это отвечает, что не старообрядец он, и вместе с косарями идет к закопченному котлу и садится за ужин. Ели быстро, без разговоров.

- Каша очень вкусная, - говорит Толстой. - Давно не ел такой.

- А ели мало, ваше сиятельство, - спохватился кашевар. - Кабы сюда побольше сала - было бы объеденье.

После ужина пошел разговор о хороших косарях. Пантелей тоже хвалится, что раньше никто лучше его не косил, да как другие косари его укрощали.

- Косили мы тогда у богатых уральских казаков. Был я помоложе и не знал устали, всегда передом шел. И вот косари додумались укротить меня. Взяли да косу мою салом намазали. Я и сюда и туда, а коса не режет. Не знал этой штуковины: отобью, бывало, наточу косу, а только она косит до первого привала, потом же хоть брось. Так и отучили меня ходить передом...

Слушает Лев Николаевич внимательно Фролова, а сам в руке книжечку держит и нет-нет да в нее что-то запишет. А когда Пантелей умолк, спрятал он книжку и давай прощаться с косарями. Те ему о сказке про бабу чертовой породы напоминают, что сказывать пообещал.

Глядит Лев Николаевич на Андрейку-кашевара, будто про него та сказка, и говорит:

- Раз обещал, придется...

Все косари сразу же к шалашу, что на случай дождя они соорудили. Толстой тоже с ними, и начинает он ту сказку сказывать.

По той сказке выходило, не каждая жена становится другом жизни мужу своему, а собака всегда друг верный человеку. Смешная была та сказка, и косари шибко смеялись да Льву Николаевичу за ту сказку спасибо говорили. Один только Андрейка-кашевар молчал. Сидит, на графа смотрит да свою Стрелку ласково по голове гладит.