Цыганская мудринка

Сказывают, Лев Николаевич, когда у нас в степи жил, маленько на цыгана смахивал. Чернобородый, кудрявый и веселый очень был. Глаза только не цыганские. Серые глаза. Но это заметишь, когда к нему поближе будешь. А так легко было за цыгана его принять. Вот корнеевский мужик Ларион Баженов и обмишурился. На базаре случилось все.

Лев Николаевич частенько приезжал в наше село на базар. И чаще всего верхом: то на одной, то на другой лошадке, словно выводил их напоказ. Ведь лошадей в его самарском имении было многовато. Только не продавать их приезжал он, а для своего писательского дела: встретить разных мужиков-степняков, что со всех сел и кочевок на базар съезжались. Любил Лев Николаевич разговоры с ними разговаривать.

К тому времени наше село Землянки, а теперь Алексеевка, большими базарами славилось. Чего-чего там только не бывало, и какие люди только не приходили и не приезжали: русские, башкиры, киргизы...

Подъезжал же Лев Николаевич всегда к дому Филиппа Егорыча Апостолова, и многие наши люди видели, на каком коне он к нам жаловал. А в тот базарный день, о коем речь ведется, Лев Николаевич на гнедом мерине приехал. Оставил коня на конюшне, а а сам тут же на базар. Пошел с ним и Филипп Егорыч. Направились они туда, где лошадьми торгуют. Любил Лев Николаевич эту умную скотину. Бывало, не пройдет мимо справного коня, чтоб не оглядеть кругом, не потрогать гриву и даже ладонью по гладкой спине не похлопать.

А в тот раз самый лучший конь во всем базаре был у корнеевского мужика Лариона. Можно сказать, не конь, а лебедь: белой масти и весь чистенький, словно из купанья сейчас. Не мог Лев Николаевич пройти мимо такого красивого коня. Оглядывает кругом да приценяется он. Оказалось же, что белый конь не продается. Тогда Толстой предлагает Лариону мену на своего гнедого, и что он еще денег впридачу даст.

Ларион же недолюбливал цыган и сердито Льву Николаевичу отвечает, дескать, кота в мешке не покупает и коня своего на воздух не меняет.

Попросил Лев Николаевич:

- Сделай милость, Филипп Егорович, приведи Гнедка.

А Гнедко у него был тоже будто на картинке: блестит и весь ровно вылеплен из глины, ни царапинки, ни впадинки.

- Вот он, красавец, - говорит Лев Николаевич Лариону и показывает на своего коня. - Не хуже твоего, да масть другая.

Поглядел Ларион на гнедую красивую лошадь, а потом на самого хозяина и в том же сердитом тоне продолжает:

- На вид твой мерин тоже ладный, да на долго ль он такой? Цыганскую мудринку вашу знаем. Надуете самую худую клячу, и выглядит она справной, а выйдет из нее воздух - и опять кляча клячей.

Слышал ли Лев Николаевич про такое, пожалуй, слышал, а только, поди, для разговора спрашивает Лариона, каким способом это делают цыгане.

- А то ты не знаешь? - прищуривает Ларион правый глаз. - Сам-то небось через хвост Гнедку своему воздуху прибавил.

Лев Николаевич так и прыснул со смеху. А Филипп Егорыч предупреждает:

- Ты знай, Ларион, с кем и какие шутки шутить. Ларион же не слушает:

- А поди ты со своим цыганом куда подале. Проваливай! Авось попадется на базаре дурачок, что на такую удочку клюнет.

Апостолов опять Лариону шепчет, чтоб малость язык попридержал, дескать, торг ведет с ним не цыган, а его сиятельство граф. Да Ларион не поверил, а подумал, что землянский мужик пугает, тоже язвит:

- Бреши, бреши боле. Прошлым летом у нас покупал лошадь татарин, так князем себя величал. Ну, а цыгане, известное дело, могут кем угодно себя называть. Проваливайте, проваливайте от меня со своим Гнедком, а то воздух выйдет из него, господа графы и бароны...

А через год, два ли пришлось Лариону за слова такие изрядно покраснеть. Да мало того, что покраснеть, а и подрожать от страха. Как-то вызвали его в суд за потраву, и там увидел он того цыгана, что зарился на его коня. Все того цыгана его сиятельством величают. Стало быть, правда, что не цыган и не барышник он, думает Ларион. Подумал Ларион и о том, авось граф его не узнает. Сам же не подает виду, что когда-то встречались они. Да нешто Льва Николаевича проведешь.

- Постой, Ларион Баженов, ведь мы с тобой знакомы, - говорит Лев Николаевич и усмехается. Видать, и базарный тот день в Землянках и про цыганскую мудринку припомнил, теперь же Лариона проверяет, как будет тот себя вести, и спрашивает: - Где же это мы с тобой встречались? Запамятовал.

- В Землянках, ваше сиятельство, на базаре, - кланяется Ларион и пытается просить прощенья у Льва Николаевича, что тогда он так недостойно калякал да несуразицу разную молол.

Лев же Николаевич его перебивает:

- Нет, нет, не на базаре. В Корнеевке встречались мы. Твоя изба ведь на земле стоит?

Все прочие, что в волостном суде находились, не заметили тех смешных слов "изба на земле стоит", а на чем же ей стоять, но он-то понял, что Лев Николаевич при всех ему о базаре да цыганской мудринке напоминать не хочет. И еще пуще Лариону захотелось Льву Николаевичу поклониться.

Поклонился Ларион и ничего не промолвил.

Промолчал и Лев Николаевич, но как-то с хитринкой усмехнулся.

Повеселел и Ларион.