Библиотека    Ссылки    О сайте







предыдущая главасодержаниеследующая глава

В. А. Лебрен (Род. в 1882 г.)

(Впервые напечатано в кн.: Булгаков Вал. Ф. Лев Толстой, его друзья и близкие.)

Есть милые, приятные, в особом ласковом тоне написанные письма Л. Н. Толстого к молодому французу Виктору Лебрену, письма, посвященные самым серьезным вопросам и притом не на французском, а на русском языке, лишь с отдельными короткими французскими выражениями и словечками*.

* (Сохранилось 24 письма Л. Н. Толстого к В. А. Лебрену. См.: Толстой Л. Н., тт. 72, 73, 76, 77, 78, 80, 82, а также: Шифман А. Неизвестные письма Льва Толстого. - "Литературная Россия", 1966, 25 февраля.)

Друг Толстого Виктор Анатольевич Лебрен был сын французского инженера-путейца, служившего в России, на Дальнем Востоке. Из Владивостока были отправлены первые письма юного Лебрена к Толстому, воззрения которого глубоко захватили молодого француза. В изъятие из почти общего правила, 17-летнего юношу интересовали преимущественно философские вопросы, а также вопрос о его дальнейшем жизненном пути. Лев Николаевич по-отечески, внимательно и заботливо, отнесся к незаурядному юноше.

После смерти отца Виктор Лебрен с матерью оставили Владивосток. Ему было 18 лет, когда он впервые появился, в 1900 г., в Ясной Поляне. Произведенное им на Льва Николаевича впечатление было очень благоприятное. Толстой сводил молодого француза в гости к "старушке Шмидт" в Овсянниково. Там Лев Николаевич, Марья Александровна и Лебрен долго сидели, беседуя, на завалинке...

В 1906 г. Лебрен получил приглашение погостить в Ясной Поляне. Его пребывание затянулось на четыре месяца, в течение которых молодой человек помогал Льву Николаевичу: вел его корреспонденцию, перебелял черновики рукописей. Он был хорошо принят не только самим Толстым, что подразумевалось само собой, но и его женой. Однако известная склонность подруги великого писателя к деспотизму произвела на Лебрена отрицательное впечатление*.

* (О своем пребывании в доме Толстого и отношениях к родным и близким писателя В. А. Лебрен рассказал в кн.: Толстой. Воспоминания и думы. (Изд. "Посредник", М., 1914). В 1968 г. В. А. Лебрен закончил новую книгу мемуаров "Десять лет с Л. Н. Толстым", еще но увидевшую света.)

Когда Лебрен покинул Ясную Поляну, переписка его с Толстым продолжалась.

Я впервые встретился с Лебреном в 1912 г. в Геленджике на Кавказе, где он проживал тогда с женою и с матерью на совсем маленьком земельном участке, занимаясь, по совету Толстого, сельским хозяйством. Я проезжал на лошадке через Геленджик, направляясь дальше на юг, именно на Михайловский перевал, где провел тогда три-четыре месяца. Разумеется, по пути, я посетил Лебрена, который издалека очень интересовал меня.

Лебрены квартировали в отдельном, побуревшем от ветров деревянном домике, окруженном тутовыми деревьями. Стоял февраль, но юг все-таки был юг, не "какая-нибудь" Москва, которую я покидал три дня тому назад засыпанной снегом. Тут - ни снежинки, тепло, а вдобавок еще одно огромное и тоже "южное" впечатление: я впервые в жизни увидал живое, буйное открытое море! Естественно, что образ Лебрена остался навсегда связанным в моем воображении с воспоминанием о море, о соленом морском воздухе, о белом гребне набегающего прибоя, о бесконечно далекой и широкой голубой пелене на горизонте и об окружающих красивую круглую геленджикскую бухту горах.

Лебрен оказался невысоким, круглолицым, живым человеком с коротко остриженными "под машинку" волосами на голове. Ему можно было дать на вид лет 25, хотя исполнилось уже 30. Одет он был в скромную русскую мужицкую рубашку, дешевые штаны и грубые рабочие сапоги. Небольшие черные глаза всматривались в вас пристально и притом непрестанно искрились веселым, добрым смехом...

Вскоре я заметил, что Лебрен довольно часто принимался громко и раскатисто смеяться. Потом он сам рассказал мне, что его бывает очень легко рассмешить: Более того, иногда овладевает им такой хохотунчик, которого он никак не может остановить. Это даже заметил и Лев Николаевич.

Встретил меня Лебрен, что называется, с распростертыми объятиями, и - я видел - он был тут весь передо мной: умный, веселый и живой, - как на ладошке...

Матушка его, седая старушка с букольками, держала себя чинно, как полагается французской даме в русской глуши. Лебрен разговаривал с нею только по-французски, причем был очень внимателен и вежлив.

С женою, симпатичной молодой женщиной с чисто русским, приятным, умным, открытым лицом, Лебрен был тоже внимателен, ласков, дружествен, но держался с ней без ложной сентиментальности.

Чуть ли не в это же первое свидание Лебрен объяснил мне, что отношения человечности и дружбы между мужчиной и женщиной он ставит выше отношений плотской любви и брака. И в этом я узнал один из догматов толстовской морали...

Занимался Лебрен в Геленджике земледелием, садоводством, пчеловодством и... литературой. Его лицо, речь обнаруживали глубокую мысль, высокий интеллект, а сильные, грубые, мозолистые руки - простого крестьянина, кормящегося собственным трудом.

Основная жизненная проблема для Лебрена заключалась именно в стремлении сочетать повседневный тяжелый крестьянский труд и литературно-научную деятельность. Честной жизнью он не мог признать никакую иную, кроме жизни от труда рук своих. И в то же время его манила перспектива разработки целого ряда научных и литературных тем. Лебрен примеривался к тому и другому, напрягал все свои силы, не успевал и мучился всячески. Помню, позже он писал мне в Москву, что не умрет спокойно, пока не выполнит задуманного им ряда литературно-научных и философских работ, перечень которых и приводил в письме.

Надо сказать, что и Лев Николаевич, вопреки своему правилу, поддерживал Лебрена в его стремлении к писательской и научной деятельности. В июле 1910 г. он писал Лебрену: "Когда мне пишут люди о своем желании писать, я большею частью советую воздерживаться. Вам же советую и не воздерживаться и не поспешать. Tout vienta point a celui qui sait attendre"*. А у "вас есть и будет что сказать, и есть способность выразить"**.

* ("Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать" (франц.).)

** (Толстой Л. Н., т. 82, с. 88-89.)

После нашего свидания в 1912 г. Лебрен жил в Геленджике еще много лет. Он все метался между своими двумя путями, бился как рыба об лед, но все-таки не нарушил завет учителя - кормиться трудами рук своих, сохранял положение человека труда, производителя материальных ценностей. В 1926 г. он с семьей переехал на свою старую родину - во Францию.

Как удивило меня его первое письмо из глухой французской провинции, полученное, помнится, в первой половине 30-х гг. Во Франции ему посчастливилось устроиться чем-то вроде сторожа или садовника в частном имении, где он завел сначала маленькую, а потом начавшую расти пасеку, т. е. опять-таки поселился "на земле" и трудился на ней. С ним были жена и два сына-помощника, один из которых поступил в какую-то специальную земледельческую школу. Жизнь как будто начала налаживаться...

Тут Лебрен снова вернулся к своей литературно-научной работе: надо было обязательно успеть выполнить до смерти все, к чему влекло его внутреннее призвание. Один образец своей работы, созданной на новом месте, именно трактат о необходимой реформе в области кооперации, Лебрен прислал, мне в Прагу с просьбой ознакомить с его работой тогдашнего президента Чехословацкой республики Т. Г. Масарика. Вероятно, он рассчитывал, что Масарик сможет помочь практическому осуществлению или дальнейшему распространению его принципов. Но расчет оказался безосновательным: Масарик был уже болен и стар и ничем Лебрену не помог. Желая пунктуально выполнить просьбу Лебрена, я послал его рукопись почтой на имя президента. В ответ пришла вежливая благодарность канцелярии, отосланная мною затем автору трактата. Тем дело и кончилось. Несмотря на полную мою готовность, я не мог тогда сделать для Лебрена больше.

Между тем, письма его из Франции были милые, участливые. Он писал не только о себе, своих сыновьях и своих планах, хозяйственных и литературных (и тут, как всегда, шедших у него рядом), но расспрашивал и о моей жизни, о моих тогдашних работах и о предположениях на будущее. С его навыком к точности и добросовестности он прислал мне однажды перечень из 20 или 25 вопросов об интересе к Толстому в Западной Европе, на которые хотел бы получить ответы. Лебрена особенно интересовало русское издательское дело в Чехии, во Франции, в Германии, интересовала возможность издавать сочинения Толстого. Тут я не мог сообщить ему ничего утешительного: в те годы за границей выходило очень мало русской литературы.

Вскоре разразилась вторая мировая война, разразились чехословацкая, а затем и французская катастрофы. Немцы засадили меня в концлагерь. Переживания Лебрена и его семьи во Франции, наверное, - думал я, - тоже были нелегки. Так или иначе, мы долго ничего не знали друг о друге.

Если бы мне после войны сказали, что писатель-земледелец совсем погиб, умер в эти страшные годы, то я счел бы это чем-то совершенно естественным, поверил бы этому.

Однако Лебрен отыскался.

"Я вдов и одинок с 1942 года, - писал он мне из местечка Puy-S-te Reparade, в департаменте Роны 6 марта 1955 г. - Старший сын, 42 лет, был пять лет в плену у Гитлера, под бомбардировками в Нюренберге, тяжело пострадал и, вероятно, не выйдет из психиатрической больницы. Младший - очень сильный, неутомимый работник-хлебороб. Но война и его сделала инвалидом, так что не он мне, а я ему помогаю... 30 лет цветы (пасека) кормили меня"...

С восхищением писал Лебрен о Советском Союзе. "Великому советскому строительству я сочувствую всем разумением своим", - читаем в том же первом его письме. Его радуют добрые русские друзья, которые доставляют ему интереснейшую литературу о Советском Союзе.

"Я живу, как Марья Александровна Шмидт, - писал Лебрен в другом письме. - Только завалюшка моя несколько хуже ее хатки. Пчелы кормят меня, но досуга для письменной работы мало. Мне 74 года..."

"Всю жизнь без малейшего перерыва я или работал для насущнейшего пропитания, или учился и писал. Никогда, ни одного дня не отдыхал и не забавлялся. Если б у меня было много денег, нанял бы секретарей: написал бы курс права, курс политической экопомии, разослал бы эти книги по библиотекам всего мира и считал бы свой долг перед человечеством исполненным".

"...Я бился всю жизнь для одной-единственной цели: добыть себе досуг для письменной работы. Но аккуратно всякий раз, как я достигал этого, будто весь мир поднимался против меня, и надо было начинать все сызнова"...

Итак, старый Лебрен жил, как и раньше, в постоянной борьбе двух противоположных интересов: к хозяйству и к научно-литературному творчеству. Эти интересы владеют им и доныне.

Нельзя не отнестись с величайшим уважением к твердости В. Лебрена в выполнении гражданского, трудового долга: в России ли, во Франции ли, жизнь его проходила и проходит в непрестанном труде крестьянина-производителя, дающего людям и зерно, и овощи, и мед, и плоды. Сознательно и упорно идет он путем человека труда. Он оправдывает этим звание человека и наилучшим образом служит памяти своего учителя Льва Толстого.

предыдущая главасодержаниеследующая глава




© L-N-Tolstoy.ru 2010-2018
При копировании материалов проекта обязательно ставить активную ссылку на страницу источник:
http://l-n-tolstoy.ru/ "Лев Николаевич Толстой"


Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь