V

Защищаясь от упреков своих критиков, Булгаков писал, что он поставил себе задачей нарисовать не святой лик Толстого, а его живое человеческое лицо. Действительно, в отличие от некоторых последователей, создававших иконописный портрет учителя, Булгаков показывает Толстого в обыденной, повседневной жизни. И все же перед нами вырастает гигантская фигура, изумляющая своей красотой и величием.

А. В. Луначарский писал: "Толстой был невероятно ярко выраженная личность, поэтому он и мог сделаться великим художником, и как великий художник был наделен необыкновенной, по сравнению с нормальной, человеческой степенью восприимчивости ко всем внешним впечатлениям, огромной глубиной эмоциональных переживаний"^*. Эти особенности личности Толстого отражены в мемуарах Булгакова.

^* (Луначарский А. В. Толстой и Маркс. Цит. по сб: Классики русской литературы. Избранные статьи. М., 1937, с. 348.)

Прежде всего изумляет в них жизнестойкость художника, полнота его духовных сил, несмотря на преклонный возраст и тяжкие душевные переживания. Как известно, оптимизм, душевное здоровье, светлое мироощущение всегда отличали автора "Казаков", "Войны и мира", "Хаджи Мурата". В его дневнике 1889 г. (запись от 15 сентября) можно, например, прочесть: "Дело жизни, назначение ее - радость. Радуйся на небо, на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась"^*. Это светлое мировосприятие не покидает Толстого и в последние, трагические годы его жизни.

^* (Толстой Л. Н., т. 50, с. 144.)

Следует напомнить, что эти годы, совпавшие с мрачным периодом реакции, были годами, когда в интеллигентских кругах России распространились пессимизм, уныние, общественный индиферентизм. Многие произведения литературы этих лет, наподобие "Санина" Арцыбашева, отражали упаднические настроения, царившие в обществе. Декадентство, мистика, порнография - дурные поветрия эпохи безвременья угрожали захлестнуть здоровые силы культуры. Толстой в этот период - активный борец против любых проявлений декадентства и упадочничества. В свои восемьдесят лет по-молодому активный, горячий, неистовый, он смело выступает против псевдомодернизма, высоко поднимает знамя здорового, общественно полезного, реалистического искусства.

"В литературе, - пишет автор мемуаров, - Толстого привлекали правдивость, жизненность, простота, богатый и выразительный народный язык. Реалистический метод в литературе Толстой считал наиболее плодотворным. К декадентству относился резко отрицательно, считая его продуктом буржуазной среды, утратившей связь с народом. Писать оп хотел не для привилегированных классов, а для всего народа". Булгаков приводит слова Толстого, написанные при нем на память артисту П. Н. Орленеву: "Как только искусство перестает быть искусством всего народа и становится искусством небольшого класса богатых людей, - оно перестает быть делом нужным и важным, а становится пустой забавой".

Светлое мироощущение, полпота жизни имеют у Толстого истоком глубокие связи с народом, с крестьянской жизнью. Ясная Поляна является в это время местом, куда со всей страны стекаются люди со своими думами и чаяниями. Ни на день не умолкает колокол на "дереве бедных", и Толстой, сидя под его раскидистыми ветвями, выслушивает сотни бесхитростных рассказов о бедах и радостях, мечтах и чаяниях простых людей, поверяющих ему свои заветные думы. Крестьянин-бедняк, у которого за недоимки увели единственную корову-кормилицу, погорелец, оставшийся с малыми детьми без крова, изможденный фабричный, безжалостно выброшенный за ворота, солдатская вдова, хлопочущая о скудном "пенсионе" за убитого в Маньчжурии мужа - весь этот нескончаемый людской поток несет Толстому свою неизбывную печаль, тоску - и вместе с тем неиссякаемый запас народной мудрости, оптимизма, веры в лучшее будущее. Толстой выслушивает, сочувствует, советует, помогает людям и, вместе с печалью, впитывает в себя их мечту о лучших временах, о радостях, о счастье.

Животворным источником оптимизма Толстого является и его общение с природой. П. П. Гусев свидетельствует: "В Толстом было очень сильно чувство жизни и чувство природы. Он любил всякую перемену в природе - наступление осени, зимы и особенно весны, и делился своими впечатлениями и наблюдениями с окружающими. Его радовало разбухание почек на деревьях, наливание ржи; он любил собирать цветы, рвал их даже верхом, нагибаясь с лошади"^*. В. Ф. Булгаков дополняет это свидетельство новыми деталями. По его рассказу, Толстой, как юноша, упивается красотой весны, буйным разливом ее красок. "Я наслаждаюсь этой весной как никогда. Точно в первый или последний раз". Его восхищает дружное цветение сада, рост трав, пение птиц. Он радостно зовет всех смотреть, как каштан цветет...

^* (Гусев Н. Н. Два года с Толстым. М., 1973, с. 363.)

По свидетельству близких, любовь Толстого к природе была самозабвенной, неиссякаемой. 82-летпий старик, страдающий от многих недугов, он по-детски радовался всему, чем природа одаривала людей: ясному утру, теплому дню, прохладному ветру, летнему дождю. Неизменно восхищался он красотой мира: розовой пеленой гречишного поля, ястребом, парящим в небе, воркованием горлинки. И, конечно, прежде всего, добрыми, трудовыми людьми.

"Какая синева везде! - восклицал он, бывало, восторженно. - Сейчас все в самом расцвете: словно человек в 32-33 года. Пройдет немного времени и все начнет вянуть. Я нынешней весной особенно любуюсь, не могу налюбоваться. Весна необыкновенная!"

Общение с природой было целью ежедневных верховых прогулок Толстого, Он называл эти часы единения с лесами и полями - "молитвами", ибо черпал в них силу и вдохновение. В. Ф. Булгаков рассказывает: "Ездок он был очень смелый. Мне доводилось нередко сопровождать его. Вот программа всех верховых прогулок Льва Николаевича, от которой он отступал очень редко: выехать по дороге, скоро свернуть с нее в лес или в поле, в лесу пробираться по самым глухим тропинкам, переезжать рвы, прыгать через канавы и заехать таким образом очень далеко; затем - заблудиться и, наконец, тогда искать дороги в Ясную, спрашивая об этом у встречных, плутать, приехать утомленным". И в этом, мы убеждаемся, не было ничего странного, чудаковатого. Ежедневные прогулки давали Толстому на целый день заряд свежести и бодрости. На лоне природы он не только отдыхал, но и творил - спокойно размышлял и заносил в записную книжку свои мысли, напряженно обдумывал будущие сочинения, принимал важные жизненные решения.

Свежо, эмоционально остро Толстой воспринимает в свой последний год и все виды искусств, особенно музыку. В Ясную Поляну часто приезжают музыканты, и они доставляют ему огромное наслаждение. Со слезами на глазах слушает он музыку Моцарта, Гайдна, Бетховена, Шопена, и она потрясает его. "Не забуду, - рассказывает Булгаков, - чудного вечера в яснополянском доме, когда Гольденвейзер долго и прекрасно играл Шопена. Лев Николаевич слушал-слушал, и, наконец, не выдержал:

- Вся эта цивилизация, - воскликнул он дрожащим голосом и со слезами на глазах, - пускай она пропадет к чертовой матери, только... музыку жалко!"

А книжные интересы, круг чтения Толстого - они безграничны. На столе писателя всегда гора книг. Едва закончив объемистый труд по философии, он принимается за историческое исследование, а затем за том Достоевского и далее - за тетрадку молодого поэта или за современную книгу по естествознанию. В поле зрения Толстого - художественная, историческая, мемуарная, социологическая, философская, естественно-научная, религиозная и многие другие виды литературы. Привлекают его и книги по фольклору, этнографии, лингвистике и даже по точным наукам - физике, химии, математике, астрономии. "Помню, - пишет Булгаков, - как поражен был я, наткнувшись однажды в библиотеке Толстого на английскую книгу по электричеству, всю испещренную отметками и критическими замечаниями Толстого на полях". Напомним, что все это совмещается у него с неустанным собственным писательским трудом, который не прекращается ни на один день.

О писательском труде Толстого, о его творческом процессе рассказали многие мемуаристы. Мы уже немало знаем о зарождении его художественных замыслов, об истории их воплощения в полноценные произведения. В. Ф. Булгаков и здесь добавляет ряд новых, ярких штрихов. Оказывается, Толстой работал только днем, преимущественно по утрам, на свежую голову, и решительно отвергал ночную работу. В пишущем, считал он, живут два человека: один творит, другой критикует: "И вот ночью критик спит", а это губительно для истинного творчества.

Творения Толстого поражают своей естественностью, простотой. В них как бы переливается сама жизнь в ее повседневном течении. Но за этой простотой, показывает Булгаков, стоит гигантский труд художника. Толстой подолгу и упорно работал над своими произведениями, исправляя и переписывая их много раз. Он говорил - и собственным примером оправдывал эти слова: "Когда писатель пишет, то он должен каждый раз, как обмакивает перо в чернильницу, оставлять в чернильнице кусочек мяса".

Ярко и живо рассказывает Булгаков о самом процессе писания у Толстого - о предварительном изучении им многочисленных источников, о привычке бесконечно исправлять написанное, о манере вести записные книжки, дневники, - наконец, о необозримой переписке Толстого со всем миром. Тонкие наблюдения Булгакова, его рассказы на эти темы делают их, помимо всего, ценным источником сведений для биографов великого писателя.