Л. Н. Толстой и грузинская общественность в период подготовки к буржуазно-демократической, революции

Начиная с 80-х годов XIX века, имя Л. Н. Толстого было одним из популярнейших в Грузии, но отношение к нему со стороны грузинской общественности было далеко не одинаковым. Ни одно общественно-политическое и литературное направление не обходило молчанием творчество Толстого, стараясь дать ему оценку. При этом все буржуазно-националистические деятели сходились между собой в травле писателя и в лицемерном отношении к нему.

Оценка, данная Лениным русской казенной и либеральной прессе, вполне применима и к грузинским либералам, буржуазным националистам, меньшевикам и другим казенным писакам.

"Вся эта пресса, - писал Ленин, - до тошноты переполнена лицемерием, лицемерием двоякого рода: казенным и либеральным. Первое есть грубое лицемерие продажных писак, которым вчера было велено травить Л. Толстого, а сегодня - отыскивать в нем патриотизм и постараться соблюсти приличие перед Европой. Что писакам этого рода заплачено за их писания, это всем известно, и никого обмануть они не в состоянии. Гораздо более утонченно и потому гораздо более вредно и опасно лицемерие либеральное. Послушать кадетских Балалайкиных из "Речи"- сочувствие их Толстому самое полное и самое горячее. На деле, рассчитанная декламация и напыщенные фразы о "великом богоискателе" - одна сплошная фальшь, ибо русский либерал ни в толстовского бога не верит, ни толстовской критике существующего строя не сочувствует. Он примазывается К популярному имени, чтобы приумножить свой политический капиталец, чтобы разыграть роль вождя общенациональной оппозиции, он старается громом и треском фраз заглушить потребность прямого и ясного ответа на вопрос: чем вызываются кричащие противоречия "толстовщины", какие недостатки и слабости нашей революции они выражают?"^*

^* (Ленин В. И. Соч., том. 15, стр. 179 - 180.)

Таким же образом грузинская буржуазная интеллигенция на протяжении нескольких лет травила Л. Толстого, но в дни юбилея, а затем в год смерти писателя, для соблюдения "приличия", восхваляла "великого мученика".

С конца 90-х годов в Грузии особо выделился из среды буржуазной интеллигенции один из лидеров социал-федералистской партии, литературный критик Кита Абашидзе. Махровый шовинист, космополит и расист по своим воззрениям, Абашидзе относился враждебно вообще к русской культуре, противопоставлял одни народы другим, раболепствовал перед буржуазной культурой Запада. Не случайно, что он особенно нападал на Л. Н. Толстого. В своих статьях "Новый роман Толстого "Воскресение" и "Лев Толстой и "Вдова из дома Отаророва" И. Чавчавадзе" Абашидзе резко критикует все творчество великого русского писателя, пытается унизить его в глазах грузинского читателя.

В статье "И. Чавчавадзе и Л. Толстой" К. Абашидзе отрицал мировое значение творчества Толстого, заявляя, что всеобщее внимание к Толстому вызвано не его могучим художественным талантом, а тем, что иностранным государствам приходилось считаться с Россией, как с большой и сильной державой.

Нелепо противопоставляя И. Чавчавадзе Л. Толстому, Абашидзе еще более глупо противопоставлял грузинский народ русскому, доказывая, что будто грузинскому народу присуща активность, а русскому-пассивность.

После подобных чисто расистских высказываний понятно, почему грузинская шовинистическая печать подняла на щит своего трубадура и создала ему рекламу. которая вводит в заблуждение отдельных наивных лите-ратуроведов и в наши дни.

В чем же корень этой ненависти грузинского буржуазного критика к Л. Н. Толстому?

Может быть, К. Абашидзе не признавал слабых сторон учения Толстого?

Нино Накашидзе в своих "Воспоминаниях" пишет, что "Кита Абашидзе считал Толстого крупным художником, но не признавал его учения о непротивлении злу, и поэтому в нашем доме избегал разговоров о Толстом"^*.

^* (Накашидзе Н. "Воспоминания". Тбилиси, 1946 г., стр. 134)

Это - глубокое заблуждение. Грузинский либерал, как и русские его собратья, не верил в "толстовского бога" и не сочувствовал толстовской критике существо-вавшего строя.

Абашидзе не любил Толстого за народность, за реализм, за "мужицкий" дух его творчества. Говоря о грузинском писателе XIX в. Александре Казбеги, Абашидзе писал, что Казбеги "...не мог понять той философии, которая видит пример духовной возвышенности в мерзостях русского мужика"^*.

^* (Абашидзе К. "Этюды", том I, стр. 179.)

К. Абашидзе, как социал-федералисту, не нравилась прежде всего толстовская критика капитализма. Ему, как представителю буржуазного декаданса, было чуждо творчество Л. Толстого, которое своим мощным реализмом резко противостояло вырождавшейся литературе Запада.

К. Абашидзе воевал не только против Л. Толстого, но и против всех классиков русской литературы. Враждебность грузинского реакционера к Толстому вытекает из его отрицательного отношения к русской классической литературе в целом, которая всегда славилась своей глубокой народностью, реализмом.

Враждебно относясь к русской литературе, Абашидзе отрицал ее всемирное значение, самобытно-национальный характер, высокие художественные достоинства, Он рабски преклонялся перед буржуазной культурой Западной Европы и считал образцом для подражания французскую буржуазную литературу.

Как ученик французского критика Брюнетьера, Абашидзе выступил в грузинской литературе с рядом идеалистических статей, потратил немало труда для популяризации идеалистической концепции своего французского учителя. В 1894 г. он напечатал несколько статей в журналах "Изерия" и "Моамбе" о сущности эволюционного метода и о его применении при исследовании грузинской литературы. В первых же статьях он объявил французскую буржуазную литературу высшим достижением мировой литературы, а грузинскую и русскую - слабыми ее отражениями.

Чем привлекала Абашидзе французская литература? Почему именно с ней он связывал судьбы грузинской литературы? На этот вопрос легко ответить словами самого же Абашидзе:

"Если присмотреться к этой новой литературе, - писал он о грузинской буржуазной литературе, - то можно увидеть, что языческий дух, эстетизм и эгоизм, господствовавшие в европейской литературе, не остались незамеченными для наших писателей. Все это подает надежды, что наша литература и в будущем не переступит с этой дороги и будет младшим братом европейской литературы"^*.

^* (Абашидзе К. "Этюды по грузинской литературе XIX века" Том I, Кутаиси, 1911 г., стр. XII.)

Таким образом, мы видим, что именно декаданс западно-европейской литературы привлекал Абашидзе, и на этот же путь он толкал родную грузинскую литературу, отгораживая ее всячески от русской.

Разбирая творчество И. Чавчавадзе, К. Абашидзе категорически отрицал идейную и творческую связь грузинского писателя с русской прогрессивной литературой. Он усердно "доказывал", что в грузинской литературе реалистический стиль установился не под влиянием русского реализма, а французского, что основоположник грузинского критического реализма И. Чавчавадзе учился якобы не у русских писателей и не у своих предшественников, а у французов^*.

^* (Там же.)

Страницы его книги полны холопского низкопоклонства перед буржуазным Западом и слепой ненависти ко всему русскому, к великой культуре и литературе великого русского народа. Абашидзе делает нелепые противопоставления, поносит Гоголя и Лермонтова, пытается не заметить глубоких гуманистических начал в творчестве русских писателей. Более того, горе-критик в своей злобе к России пытается опорочить также Ираклия II и его политику, явившуюся выражением вековечной дружбы грузинского и русского народов.

Из всего сказанного ярко вырисовывается законченный образ грузинского реакционера.

В среде буржуазно-национальной интеллигенции Абашидзе не был одинок. Меньшевики, социал-федералисты и прочие ополченцы буржуазии поддерживали его в борьбе против прогрессивной русской литературы. В 1908 году защитником реакционных взглядов К. Абашидзе не случайно выступил известный меньшевик М. Церетели, "доказывавший", что причиной упадка грузинской литературы является отрицательное воздействие на нее русской литературы.

Нападки К. Абашидзе и других представителей буржуазии на Л. Толстого находятся в тесной связи с той борьбой, которую вел грузинский клерикальный журнал "Пастырь" против великого писателя. Если первые облачались в тогу либерализма, второй выступал с явно консервативных позиций. С конца 80-х годов XIX века "Пастырь" усердно обливал потоками лжи и клеветы имя Толстого. В № 15 за 1887 год редакция поместила "Ответ И. Гве-ни", в котором резко осудила последнего за сочувствие взглядам Толстого и преклонение перед его художественным талантом. Редакция со злобой спрашивала И. Гве-ни, который перевел рассказ Толстого на грузинский язык: "Неужели вы не знаете дурной направленности рассказа "Три старца" Л. Н. Толстого? Сожалеем, что вы напрасно потрудились. Граф Толстой в последнее время немного помешан, и это видно из его произведений".

Чем больше росла популярность Толстого в Грузии, тем больше злобствовал редактор "Пастыря" Д. Гамбашидзе. В 1897 году он напечатал статью под заглавием "Печальное явление", в которой прямо заявил, что читать произведения Л. Н. Толстого могут лишь неблагонадежные люди, почитатели Маркса, Дарвина, Бокля.

Но он же вынужден был отметить, что "таких людей теперь у нас много, это изгнанные из средних школ, или сами ушедшие, которым под руку попались переводы сочинений Маркса..."

Мракобес Гамбашидзе, как это ни странно для нас, ставит имя Толстого рядом с Марксом, не подозревая о той идейной пропасти, которая разделяла их. В этом примечательно лишь то, что в глазах грузинского реакционера Толстой - враг эксплоатации, враг самодержавия-представлялся опасным революционером. Д. Гам-башидзе считал Толстого мятежником, врагом существовавшего строя; не приемля его произведений, относил их к числу наиболее вредных. Вместе "с тем, ему приходилось не раз с сожалением отмечать, что в Грузии Л. Толстой имеет немало почитателей^*.

^* ( ""Пастырь", 1901 г., № 13, стр. 13 - 15.)

"Пастырь" всегда видел в Толстом "язычника" и "еретика" и в 1901 г. известил с огромным удовлетворением несколько раз своих читателей о том, что синод отлучил Толстого от церкви^*.

^* ("Пастырь", 1901 г., № 4, стр. 11, № 13, стр. 143, № 14, стр. 12 - 13.)

Отлучение Толстого от церкви доставило большую радость и многим другим реакционерам. Некая Дадиани в 1901 г. в письме к Толстому выражала свое полное одобрение решению синода. Она удивлялась тому, что произведения Толстого пропускает цензура^*.

^* (Дадиани. Письмо к Л. Н. Толстому от 29 августа 1901 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 146 - 77.)

Известны также другие отклики грузинских националистов, "казенных писак" на отлучение Толстого. Эти письма лишены всякого интереса, их авторы принадлежат к категории людей, о которых М. Горький справедливо писал:

"...Почти каждый грамотный бездельник считал де-лом чести своей обличение религиозных, философских, социальных и прочих заблуждений мирового гения. Эти обличения доходили повиднмому и до людей "простого сердца", -бессмертна милая старушка, которая подкла-дьгвала хворост в костер Яна Гуса"^*.

^* (Горький Л. М. Собр. соч, изд. II, 1933 г, т. XXII, стр 145.)

От кого бы ни исходили эти "обличительные" письма, в них содержалась всегда солидная доза яда. В них велась сознательная травля Толстого, хотя иногда авторы этих печатных и непечатных писем проливали "крокодиловы слезы", "...уверяя в своем уважении к "великому писателю" и в то же время защищая "святейший" синод. А святейшие отцы только что проделали особенно гнусную мерзость, подсылая попов к умирающему, что-бы надуть народ и сказать, что Толстой "раскаялся", Святейший синод отлучил Толстого от церкви. Тем лучше. Этот подвиг зачтется ему в час народной расправы с чиновниками в рясах, жандармами во Христе, с темными инквизиторами, которые поддерживали еврейские погромы и прочие подвиги черносотенной царской шайки"^*.

^* (Ленин (В. И., Соч., т. 16. стр. 296.)

В 90-х и 900-х годах в среде грузинской буржуазно-дворянской интеллигенции были и такие люди, которые относились к Толстому положительно. Но они восприняли только слабую сторону творчества великого писателя. Разные раскаявшиеся "грешники" обращались к религиозно-этическому учению Л. Н. Толстого, желая по толстовским рецептам излечить "язвы" жизни. Для них, как и для русских и заграничных "толстовцев", подлинное значение творчества писателя было совершенно недоступно и чуждо. Они не видели и не желали видеть в его произведениях огромной силы обличения тогдашнего социально-политического строя.

В. И. Ленин всегда отделял Толстого, как явление величайшей мировой значимости, от "толстовства".

"Толстой смешон, - писал он, - как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, - и поэтому совсем мизерны заграничные и русские "толстовцы", пожелавшие превратить в догму как раз самую слабую сторону его учения"^*.

^* (Ленин В. И., Соч., т. 15, стр. 183.)

Грузинские "толстовцы", так же как и русские, не оставили сколько-нибудь заметного следа в истории развития грузинской общественной и художественной мысли.

Если говорить о каких-либо заслугах грузинских единомышленников Толстого, то можно было бы указать на их переводческую деятельность, но последняя была так же порочна, как и вся их "деятельность". "Толстовцы" переводили исключительно те произведения своего учителя, в которых наиболее ярко выражалось "толстовство". Крупных художественных произведений они не переводили", потому что их интересовали только религиозно-этические взгляды Толстого, а не его критика общественно-политического строя.

Бели не считать переведенной на грузинский язык повести "Семейное счастье", напечатанной в журнале "Цисарткела" ("Радуга")^*, то начиная с 80-х годов до 900-х на грузинский язык не было переведено ни одного романа, ни одной повести Толстого^**.

^* (Журнал "Цисарткела", 1872 г., № 1, стр. 33 - 67 и № 2, стр. 74 - 91.)

^** (Привожу список произведений Толстого, переведенных на грузинский язык и изданных отдельными книгами: "Упустишь огонь, не потушишь". Пер. Ст. Ходживанишвили, 1887 г.; "Зерно с куриное яйцо". Пер. Ст. Ходживанишвили, 1892 г., Кутаиси; "Где любовь, там и бог". Пер. М. Болквадзе, 1893 г., Кутаиси; "Для чего люди одурманиваются". Пер. Гандегили, 1898 г., Тбилиси; "Воскресение". Пер. П. Каландадзе, 1900 г., Тбилиси; "Сестры" (по Мопассану). Пер. Валентина, 1905 г., Тбилиси; "Рассказы". Пер. В. Джапаридзе, 1905 г.,Тбилиси; "Дорого стоит". Пер. Арджеванидзе, 1906 г., Тбилиси; "О пьянстве". Пер. Ахоспирели, 1907 г., Тбилиси; "Афоризмы Л. Н. Толстого". Пер. Н. Лотоиани, 1912 г., Зестафони; "Власть тьмы", Пер. Мевеле, 1908 г., Тбилиси; "Кавказский пленник". Пер. К. Климиашвили, 1946 г., Тбилиси; "Детство", "Отрочество". Пер. Н. Накашидзе., 1911 г., Тбилиси; "Сказка об Иване дураке". Пер. Д. Бакрадзе, 1922 г., Кутаиси; "Казаки". Пер. Д. Касрадзе, 1928 г., Тбилиси; "Хаджи Мурат". Пер. Иретелн, 1929 г., Тбилиси; "Детство", "Отрочество", "Юность". Пер. А. Чумбадзе, 1935 г.. Тбилиси; "Война и мир". Пер,. И. Агладзе (вышли первые два тома); "Севастопольские рассказы". Пер. И. Кавтарадзе, 1946 г., Тбилиси.)

Разве не характерно, что большинство мелких рассказов Толстого переведено "толстовцами": М. Болквадзе, Ст. Ходживанишвили и Н. Лотоиани, а крупные произведения: "Детство", "Отрочество" и "Юность", "Казаки", "Воскресение", "Хаджи Мурат", "Война и мир" переведены грузинскими писателями, которые всегда высоко ценили художественное творчество Толстого, но не были "толстовцами".

С конца 80-х. годов XIX века в Грузии появляется много поклонников художественного таланта Толстого, его идей. В эти же годы начинается переписка грузин с великим писателем.

В 1886 г. группа тбилисских барышень, окончивших гимназию, написала письмо Л. Толстому, в котором просила писателя указать, как наиболее полезно употребить им свои силы и знания.

Письмо было анонимное, но прилагался адрес: "Тифлис, библиотека Де-Каприлович, в галлерее Арцруни.. Для передачи А. А."

Л. Н. Толстой не замедлил с ответом тбилисским барышням, и семнадцатого декабря 1886 г. он направил но указанному адресу письмо следующего содержания:

"Вы спрашиваете дела. Кроме общего всем нам дела, - стараться уменьшить те труды, которые употребляются другими на поддержание нашей жизни, сокращая свои требования и делая своими руками, что можешь сделать для себя и для других, у приобретших знания есть еще дело: поделиться этими знаниями, вернуть их назад тому народу, который воспитал нас. - И вот такое дело есть у меня.

Существуют в Москве издатели народных книг, азбук, арифметик, историй, календарей, картин, рассказов. Все это продается в огромных количествах экземпляров независимо от достоинства содержания, а только потому, что приучены покупатели, и есть искусные продавцы. Один из этих издателей, Сытин, мне знакомый хороший человек, желающий сколь возможно улучшить содержание этих книг.

Дело же, предлагаемое мною вам, следующее: взять одну или несколько из этих книг-азбуку ли, календарь, роман ли (особенно нужна работа над повестями -они дурны и их много расходится) - прочесть и исправить или вовсе переделать. Если вы исправите опечатки, бессмыслицы, там встречающиеся, - ошибки и бессмыслицы исторические и географические, то и то будет польза, потому что как книга ни плоха, она все-таки будет продаваться. Польза будет в том, что меньше будет вздору и бессмыслицы сообщаться народу. Если вы при этом еще выкинете места глупые или безнравственные, заменив их такими, чтобы не нарушался смысл, это будет еще лучше. Если же вы, под тем же заглавием и пользуясь фабулой, составите свою повесть или роман с.хорошим содержанием, то это будет уже очень хорошо. Тоже о календарях, азбуках, арифметиках, историях, картинах.

Итак если работа эта вам нравится, выоирайте тот под в котором вам кажется, что вы можете лучше работать и напишите мне. Я вышлю вам несколько книг.

Очень бы желал, чтобы вы согласились на мое предложение. Работа, несомненно, полезная. Степень пользы будет зависеть от той любви, которую вы положите в нее.

Ваш Лев Толстой"^*.

^* (Том 63, стр. 428 - 429.)

Письмо Толстого, которое получило название "Письмо к тифлисским барышням", вскоре, двенадцатого марта 1887 г., было напечатано в тбилисской газете "Новое обозрение", а затем перепечатано в "Новом времени" (двадцать первого марта 1887 г.). Сразу же после опубликования это письмо вызвало многочисленные отклики как в России, так и в Грузии. Многие напали на Толстого, обвиняя его в оскорблении русских писателей и русской литературы в целом. По мнению некоторых критиков, из письма Толстого вытекало, что русские писатели-Пушкин, Тургенев, сам Толстой и другие-писали не для народа, а для интеллигенции, тогда как для народа могли писать тифлисские барышни. "Для интеллигенции пишут Тургенев, Толстой, Пушкин - ну а для народа годятся "тифлисские барышни", - иронически замечал в своей статье Н. В. Шельгунов.

"Письмо к тифлисским барышням" содержало, во всяком случае, здоровое зерно: Толстой советовал девушкам употребить свои силы и знания для просвещения народа. Такой совет был, несомненно, полезен молодежи. Одна из "тифлисских барышень", принявших участие в обращении к Толстому, писала по поводу этой переписки:

"Это было в Тифлисе в сумрачные реакционные восьмидесятые годы. Группа молодых девушек, только что окончивших гимназию, очутилась перед трудным и для многих мучительным вопросом: что делать? Полные сомнений, не зная, чему всецело отдаться, они пытали свои неопытные силы во всех видах доступного в то время

общественного труда: работали в народных и воскресных, школах, в общественных читальнях, музеях. В это время появилась известная статья Л. Н. Толстого "Труд мужчин и женщин". В ней он высказывает мысль, что назначение женщины - производить детей и быть матерью. Статья эта внесла смятение в молодые умы. Ища формы, наилучшие способы применения общественного труда, означенная группа молодежи была тверда в одном определенном убеждении - стержнем, основой жизни является общественный труд. И вдруг Лев Николаевич говорит совсем другое... Не находя выхода из обуревавши А их сомнений, они решили написать самому Льву Николаевичу. Ответ не заставил себя ждать. Он пресек все мучительные сомнения, положил коней всякой неопределенности. Принять участие в работе, к которой призвал Лев Николаевич, по некоторым причинам не удалось, но письмо его оказало громадное влияние на ход всей дальнейшей жизни писавших"^*.

^* (Том 63, стр. 129 - 430.)

Призыв Толстого служил делу народного просвещения. Он воодушевил не только тбилисских девушек, но и многих и многих русских девушек, которые искали формы общественной деятельности. В 1887 году к Толстому обратились многие девушки с просьбой прислать им книги для исправления. С такой просьбой, в числе других руских девушек, двадцать пятого марта 1887 года обратилась к Толстому Надежда Константиновна Крупская.

Она писала:

"Вы в Вашем ответе на обращение к Вам тифлисских барышень с просьбой о деле, говорите, что у Вас есть для них дело - исправление насколько возможно книг, издаваемых для народа Сытиным.

Может быть, Вы дадите возможность и мне принять участие в их труде... если возможно, Лев Николаевич, вышлите и мне одну, две... книги, я сделаю с ними все, что смогу. Лучше другого я знаю историю, литературу..."^*

^* (Архив Госуд. музея Толстого, Т. Е. 159/25.)

Толстой ответил Н. К. Крупской (на конверте письма Н. К. Крупской сделана пометка рукой Толстого "от-вечено") и послал ей книгу для исправления.

Надежда Константиновна исправила книгу, посланную ей Толстым, и в том же году просила еще другую книгу для исправления.

"Многоуважаемый Лев Николаевич, - писала она Толстому, - Вы прислали мне книгу "Граф Монте-Кри-сто" издания Сытина. Я сравнила ее с оригиналом и постаралась восстановить общую связь, которой в ней не было. Потом выпустила бессмыслицы, которые там встретились. Если то, что я сделала, годится, то будьте так добры, дайте мне еще книгу для переделки..."^*

^* (Архив. Госуд. музея Толстого, Т. Е. 159/25.)

Повидимому, Толстой и на это письмо ответил, т. к. на конверте письма рукой Толстого сделана пометка "отвечено".

В 1887 году с аналогичной просьбой обратилась к Толстому некая Мария Яшвили, которая писала Толстому, что, прочитав его ответ "тифлисским барышням", захотела попробовать свои силы и способности. Она также просила Толстого прислать ей книгу для переделки^*.

^* (Там же, шифр 202/132.)

Письма Л. Н. Толстого к А. А. Волжиной от двадцать седьмого марта 1887 года (т. 64), С. А. Толстой от пятого мая 1887 года (т. 84) и к В. Г. Черткову от второго и семнадцатого февраля 1888 года (т. 86) содержат упоминания о многих письмах, которые он получал от различных лиц с просьбой прислать им книги для исправления. Все эти письма говорят о широком отклике молодежи на известное письмо Л. Н. Толстого "К тифлисским барышням".

В конце 90-х годов прошлого столетия укрепляются личные связи грузинской интеллигенции с Л. Н. Толстым. Усилению этих связей, в числе других причин, способствовало преследование кавказских духоборов царскими властями. Грузинская интеллигенция с возмущением встретила это насилие и приняла участие в сборе средств для духоборов, организованном по инициативе Л. Н. Толстого.

На этой почве завязалось знакомство некоторых грузинских общественных деятелей с великим писателем.

Е. Накашидзе, И. Накашидзе и другие информировали регулярно Л. Н. Толстого и его единомышленников о бедственном положении духоборов в Грузии и о той помощи, которую оказывали или были намерены оказать им. Как видно из книги И. Накашидзе "Как я познакомился со Львом Николаевичем Толстым", многие из местных жителей принимали деятельное участие в оказании помощи духоборам, о чем и писали Толстому.

Что собой предстваляли кавказские духоборы и за что преследовала их царская власть?

В конце XVIII века в Слободско-Украинской и в Новороссийской губерниях правительственной ревизией была открыта религиозная секта, назвавшая себя духоборами^*. Эта религиозная секта образовалась исключительно из русского крестьянского населения и по своему происхождению не была связана ни с одной религиозной оппозицией.

^* (См. книгу П. Бирюкова "Духоборцы. Сборник статей, коспо-минаний и др. документов", издание "Посредник", М., 1908 г.)

Духоборы отрицали все обряды и установления русской церкви, чем и заслужили гонения как со стороны духовенства, так и со стороны царских властей. При царе Александре I они были сосланы в Таврическую губернию на "Молочные воды". Оттуда в начале 40-х годов XIX в., при Николае I, их переселили в Закавказье и поселили в Ахалкалакском уезде, в сырой, гористой местности, которая называлась "Мокрыми горами".

Несмотря на то, что духоборы жили в исключительно тяжелых условиях, их число в Ахалкалакском уезде быстро росло, и скоро многим из них пришлось переселиться в Карсскую область.

Гонение на кавказских духоборов началось с 1895 года, когда одновременно (в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июня) в Карсской области, в Елизаветпольской губернии и в Ахалкалакском уезде они отказались от военной службы, отказались подчиниться приказам и распоряжениям властей, собрали оружие всех видов и церемониально сожгли.

Местные власти придали этому движению политическое значение и назвали его... коммунистическим.

Тридцатого июня в Тифлисской губернии царские власти организовали зверскую расправу с духоборами. На двухтысячную безоружную толпу, мирно направлявшуюся к губернатору в село Богдановку, бросилась конница из двухсот казаков. Казаки стали избивать людей шашками и плетьми. Когда избитые духоборы заявили губернатору, что они не мятежники, хотя и не желают служить в армии, этот царский сатрап пришел в ярость Духоборы заявили, что они решили, не трогать правительства, но жить без него, что они отныне "ни в чем не будут подчиняться правительству". За эти слова губернатор приказал казацкому отряду расправиться с безоружной толпой, которая и не думала сопротивляться.

После этой зверской расправы во все деревни духоборов направили экзекуцию. На протяжении нескольких месяцев власти опустошали крестьянские дворы. Потом из опустошенных деревень царские чиновники выгнали духоборов и расселили их по Сигнахскому, Горийскому, Тианетскому и Душетскому уездам среди местного грузинского населения.

В новых местах разоренным духоборам жить стало еще труднее. Не имея заработков, они часто голодали, что способствовало распространению заболеваний. Грузинские крестьяне сначала подозрительно отнеслись к духоборам, но скоро убедились, что они честные трудовые люди, и стали оказывать им помощь^*.

^* (П. Бирюков, "Духоборцы", стр. 58.)

Если местное крестьянское население хорошо относилось к духоборам, то местная администрация все больше и больше притесняла их. Она не давала духоборам даже двух метров земли для погребения умерших, и им приходилось возить трупы для погребения на очень далекое расстояние.

Гонение на духоборов вызвало негодование грузик. Один из участников духоборского движения прямо указывает, что грузины "негодуют на администрацию и все больше и больше устраивают соглашения для облегчения их участи, не позволяя обижать их"^*.

^* (П. Бирюков, "Духоборцы", стр. 58.)

Несмотря на помощь местного крестьянского населения, положение гонимых все ухудшалось. Над ними был установлен строжайший полицейский надзор. Их посетил крупный царский чиновник. После обследования он убедился в том, что духоборское движение носило далеко не чисто религиозный характер. Царское правительство решило сослать духоборов в Сибирь, но этому решению не было суждено осуществиться.

В 1895 г. на духоборское движение обратил внимание Л. Н. Толстой. Благодаря его активному вмешательству духоборы в массе остались на своих местах. Общественное мнение заставило царское правительство отменить свое решение, и в Сибирь были сосланы только главари духоборского движения.

Движение кавказских духоборов, носившее внешне религиозный, сектантский характер, было типичным движением угнетенного русского крестьянства. Религиозная проповедь непротивления злу накануне революции 1905 г.. конечно, была реакционной по своему характеру. Но категорическое, решение духоборов не подчиняться распоряжениям царских властей об'ективно выражало юродивое, пассивное сопротивление злу и жгучую ненависть отсталого патриархального крестьянина к царскому деспотическому строю.

Как выше было сказано, духоборам помогали отдельные представители грузинской интеллигенции. Среди них в первую очередь следует назвать Елену Петровну Накашидзе и Илью Петровича Накашидзе.

Е. П. Накашидзе (1868 - 1943), начиная с 1895 года посылала Толстому, Черткову и Трегубову информации о бедственном положении духоборов. В результате ее усердных стараний было собрано несколько тысяч рублей в пользу гонимых. Царское правительство, обратив внимание на деятельность Е. Накашидзе, подвергло ее тайному полицейскому надзору. В апреле 1897 года, во избежение ареста, Е. Накашидзе выехала из Тбилиси в Москву. Единомышленники Л. Толстого радушно приняли Е. Накашидзе и устроили ее в квартире Дунаева. Здесь она часто встречалась с Л. Н. Толстым, беседовала с ним^*. В Москве полиция продолжала преследовать Е. Накашидзе, и она вынуждена была уехать в Англию. Там она поселилась в толстовской колонии. Как видно из писем Трегубова к Толстому, в Англии Е. Накашидзе, кроме материальных лишений, переживала какой-то духовный кризис^**.

^* (Об этих беседах рассказывает Е. Накашидзе в своих воспоминаниях, которые помещены в книге Ш. Кашмадзе "Лев Толстой и грузинская действительность" (стр. 66 - 69). Беседы эти лишены всякого интереса, поэтому мы их не приводим.)

^** (См. книгу "Корреспонденты Л. Н. Толстого". Соцэгиз, 1940 г.)

Лев Николаевич относился с большим вниманием к Е. Накашидзе, не забывал ее и в письмах к И. П. Накашидзе всегда сердечно кланялся ей.

В 1905 году Е. Накашидзе вернулась из Англии в Россию, ас 1917 года жила в Тбилиси. Еще задолго до Октябрьской революции Е. Накашидзе отвергла религиозно-этические взгляды Толстого и отошла от "толстовства".

Движение кавказских духоборов сыграло большую роль в сближении известного грузинского общественного деятеля и писателя И. Накашидзе с Л. Н. Толстым.

И. П. Накашидзе родился в 1866 г. в Тбилиси. Отец его Петр Георгиевич был крупным общественным деятелем 60-х годов XIX в., сотрудничал в журнале И. Чавчавадзе "Сакартвелос моамбе" ("Грузинский вестник").

Свои блестящие способности И. П. Накашидзе проявил еще будучи учеником Кутаисской гимназии. По окончании средней школы он уже прекрасно знал русский, английский, французский, греческий, латынь и свободно читал литературу на этих языках. С большой любовью изучал он также грузинскую литературу и историю.

В 1886 году Илья Накашидзе поступил на факультет естествознания Одесского университета, но вскоре был исключен за участие в студенческом движении. Затем Илья Петрович учился на филологическом факультете Петербургского университета. Не окончив университетского курса из-за болезни, в 1890 году он вернулся в Грузию. Через два года Илья Петрович женился на будущей грузинской писательнице Нино Иосифовне Антадзе и вместе с ней вторично выехал из Грузии о Петербург для завершения высшего образования. В 1895 году Накашидзе окончил Петербургский университет и снова вернулся в Грузию^*.

^* ( В. Замбахидзе. "Илья Накашидзе", Тбилиси, 1947 год (на груз. яз.).)

По приезде в Тбилиси Накашидзе включился в общественно-литературную жизнь Грузии. Он возобновил свое сотрудничество в грузинских периодических изданиях, начал печатать литературно-критические статьи в журналах "Иверия", "Квали" и других.

Его статьи о грузинских писателях: Важа Пшавела, Давиде Клдиашвили, Шио Арагвеспирели - отличаются глубиной мысли, тонким художественным вкусом автора. В истории грузинской литературной критики дореволюционного периода литературно-критическое наследие И. П. Накашидзе занимает почетное место. В противовес К. Абашидзе и другим буржуазно-дворянским критикам, которые широко открывали дверь западно-европейскому дакадансу в грузинскую литературу, И. Накашидзе утверждал реалистические принципы в литературе и искусстве. При разборе художественных произведений главное внимание он обращал на социальную и нравственную функции искусства. "Если поэзия хочет оставить светлый след, - писал он, - то она должна служить человеку и просвещению его души"^*. Художник, по мнению Накашидзе, должен показать не только светлые стороны жизни, но и темные. Последнее нужно для того, чтобы зародить в человеческой душе протест против мрака и зла^**.

^* ( Жури. "Квали", 1896 г. № 52, стр. 933.)

^** (Там же. № 38, стр. 677.)

И. Накашидзе никогда не был замкнутым кабинетным критиком-эстетом. Он горячо откликался на общественно-политические события и принимал в них деятельное участие. В 1896 году, когда началось гонение на кавказских духоборов, он решил поехать в Ясную Поляну1 к Л. Н. Толстому для переговоров об организации помощи гонимым. Надо отметить, что И. Накашидзе оказывал помощь духоборам не из сочувствия их религиозным взглядам, а потому, что видел в них крестьян-тружеников, преследуемых царизмом.

"К концу лета 1896 года впервые приехал в Ясную Поляну, - писал Накашидзе в своих воспоминаниях, - чтобы познакомиться с современным гением, с замечательным человеком и для того, чтобы сообщить ему некоторые сведения о духоборах. Л. Н. только что вставал после отдыха и, узнав о моем приезде, попросил слугу проводить меня в рабочую комнату. В комнате было темно, и я сразу не мог различить Л. Н., который встал навстречу мне. Он подал мне руку и начал говорить таким спокойным и ласковым тоном, что в ту же минуту я успокоился, а до этого я волновался в ожидании первой встречи с великим человеком"^*.

^* (Накашидзе И П. "Как я познакомился со Львом Толстым", стр. 6 - 7.)

Л. Толстой подробно расспросил Накашидзе о положении духоборов и очень обрадовался тому, что где-то далеко в Грузии люди жили согласно его религиозно-этическим принципам, не зная его учения. Ему особенно понравилось то обстоятельство, что духоборы жили честным земледельческим трудом и среди них не было сословного различия. Л. Н. Толстой написал письмо к духоборам, которое должен был им передать Накашидзе. В этом письме Лев Николаевич одобрял действия духоборов и призывал их к терпению.

Знакомство с великим русским писателем произвело сильное впечатление на Накашидзе. Как видно из его письма к Толстому,^* Накашидзе подпал под влияние "толстовства". Прежнее его убеждение об активном вмешательстве писателя в жизнь и о воспитательно-просветительской функции искусства меняется в духе религиозно-этического учения Л. Толстого.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Толстому Л. Н. от 5 сентября 1897 г. Архив Госуд, музея Толстого, шифр Т. С. 170/32.)

Через несколько месяцев после возвращения Накашидзе в Грузию к нему с письмом от Л. Н. Толстого приезжает английский "толстовец" Артур Синджон. Англичанин, служивший ранее в английской армии в Индии и разочаровавшийся под влиянием Толстого в военной службе, приехал в Тбилиси с деньгами, собранными им в Англии для духоборов.

Синджон пробыл в Грузии около двух недель и познакомился с жизнью духоборов в грузинских деревнях. Вместе с ним все время находились И. Накашидзе и Л. Сулержицкий. Последний приехал в Тбилиси вместе с Синджоном.

Приезд Синджона и Л. Сулержицкого подробно описан И. Накашидзе в книге "Как я познакомился со Лвом Толстым" и в "Воспоминаниях" Нино Накашидзе. Последняя сравнивает этих двух "толстовцев" между собой и находит в них большое различие. Синджон, по словам Н. Накашидзе, был типичным английским джентльменом. Сам ничем не жертвуя, он восхищался, когда другие шли на самопожертвования.

Хождение И. Накашидзе, Л. Сулержицкого и. А. Синджона по деревням, заселенным духоборами, не осталось незамеченным тбилисской полицией. Всех их вызвал тупой полицмейстер Мастицкий и накричал: "Как Вы осмелились ехать к бунтовщикам, к врагам нашего царя? Вы тоже бунтовщики"^*.

^* (См. об этом "Воспоминания" Н. Накашидзе, стр. 142.)

Полицмейстер приказал И. Накашидзе оставить немедленно Грузию, иначе грозил наказать строжайшим образом. Ему было запрещено появляться в Грузии в течение пяти лет. Он выехал в Москву, где его тепло принял Л. Н. Толстой.

"Лев Толстой с большим сочувствием встретил меня, - писал он своей жене, - и с его помощью мне дали разрешение жить в Москве, Толстой сам был у министра транспорта Хилкова и просил найти для меня какую-нибудь службу. На службу уже устроился, и можете приехать"^*.

^* (Накашидзе Н. "Волизи от Толстого". Журн. "Мнатоби", № 7 - 8. 1945 г.)

И. Накашидзе определили на должность начальника международного поезда, кроме того он занимался литературной работой, сотрудничал в издательстве "Посредник".

В Москве И. Накашидзе продолжал хлопотать по делам духоборов. В марте 1898 года он поехал в Петербург и с помощью различных влиятельных лиц добивался от правительства облегчения положения гонимых. Как видно из его письма к Толстому от двадцать первого марта 1898 года,^* правительство, считая духоборов опасными бунтовщиками, хотело сослать их в Монголию или Тибет. Накашидзе обращался ко многим официальным лицам с просьбой предотвратить это распоряжение. Но он ничего существенного не добился.

^* (Накашидзе И. Письмо к Л. Н. Толстому от 21 марта 1898 г. Архив Госуд. музея Толстого, шифр 170/32.)

В феврале 1898 года в Москву приехала к своему мужу известная грузинская писательница Нино Накашидзе, но так как в то время Толстого там не было, она не смогла до осени познакомиться с ним. Писательница оставалась в Москве с перерывами до 1903 года и имела несколько встреч и бесед со Львом Николаевичем.. Об этом Н. Накашидзе рассказывает в своих "Воспоминаниях". Особенно интересна одна беседа Ильи и Нино Накашидзе с Л. Толстым. Н. Накашидзе рассказывает, что однажды вечером к ним на квартиру пришел в гости Лев Николаевич и довольно долго просидел у них. Говорили о грузинской культуре, обычаях, истории и т. д. Толстой проявил при этом большой интерес и даже некоторую осведомленность. Так, например, ему было известно о походе Помпея в Грузию и о героическом сопротивлении грузин. Тогда же И. Накашидзе пересказал Толстому содержание поэмы Ш. Руставели "Вепхис ткаосани"^*.

^* ( Накашидзе Н., "Воспоминания", стр. 160 - 172.)

Толстой много говорил также о своем сыне Андрее, который во время своего пребывания в Грузии сделал предложение Елене Гуриели, но по приезде в Москву женился на другой девушке. Узнав об этом, обманутая девушка-грузинка решила покончить жизнь самоубийством. Она стрелялась, была тяжело ранена и через год умерла.

Вот об этом заговорил с Накашидзе обеспокоенный Лев Николаевич.

"Мой сын, - сказал он, - слабовольный человек. Такие люди ведут жизнь по-барски бессмысленно. Кушают сладкую и жирную пищу, спят сколько им угодно и не знают, к чему приложить свою энергию. Они думают, что весь мир создан для них: женщины, лошади, вино и, конечно, поэтому всякая дурь лезет им в голову. Они думают о своих удовольствиях и с чужим несчастьем не считаются.

Я советую ему, чтобы он поехал в Грузию для успокоения Гуриели, но, к сожалению, мой сын оказался помимо всего и трусом. Не хватает сил отвечать за свое поведение. Что мне делать в таком положении?"^*

^* (Накашидзе Н. "Воспоминания", стр. 171.)

В связи с этой неприятной историей Толстой получил письмо от родственника И. Накашидзе Николая Александровича Чолокашвили. Толстой написал ему ответ, в котором резко осудил поведение своего сына.

В 1899 году, когда Анастасия Гуриели узнала о том, что Андрей Толстой действительно женился в Москве, она написала письмо Толстому:

"Высокочтимый Лев Николаевич!

Недавно до меня дошли слухи, что сын Ваш граф Андрей Львович женился.

После всего, что произошло, после покушения моей дочери на самоубийство из-за него, у меня нет сил поверить, чтобы он решился так поступить, не переждав хоть сколько-нибудь времени. Я могу поверить только Вам. Прошу Вас сообщить мне всю правду.

Глубокоуважающая Вас Анастасия Гуриели"^*.

^* (Архив Госуд. музея Толстого, шифр 146/18.)

Все эти разговоры и письма о возмутительном поступке Андрея Львовича в течение двух лет волновали Толстого.

В Москве И. Накашидзе очень близко сошелся с Л. Н. Толстым и стал его другом. Как близкому человеку, Толстой поручал ему издательские и другие дела, которые Накашидзе прекрасно исполнял.

"...Посылаю Вам письмо в Петерб. Вед. с письмом к Ухтомскому, - писал Толстой Илье Накашидзе, - передайте его и известите меня об его решении.

Он может вымарать то, чтоему покажется лишним...

Желаю успеха и поскорее увидеть Вас освобожденным от остракизма...

В случае напечатания пришлите мне назад рукопись"^*.

^* (Толстой Л. Н. Письмо к И. П. Накашидзе от 17 марта 1897 г. Архив Госуд. музея Толстого, шифр 743 - 744.)

Илья Накашидзе исполнил все поручения Льва Толстого. Аналогичные поручения русский гений давал своему грузинскому другу не раз. Об этом свидетельствует письмо Накашидзе к Л. Толстому от первого июня 1899 года, в котором он писал:

"Дорогой Лев Николаевич!

Все Ваши поручения исполнил благополучно: поправку занес в ред. Русск. Вед., сдал Пургавину и Остапкову, узнав, что у Вас на текущем счету в банке 764 р. 04 коп. Редактор Русск. Вед. обещал все исправить и перепечатать так, как Вы мне объяснили. Отчет, взятый мною, тоже будет напечатан"^*.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 1 июня 1899 г. Архив Госуд. музея .Толстого, шифр 170/32.)

В 1899 г., во время голода в России, И. Накашидзе по поручению Толстого направился в Казанскую губернию и там организовал общественное питание для голодающих крестьян. О своей деятельности в Казанской губернии И. Накашидзе регулярно сообщал. Толстому.

В 1900 - 1901 гг. Накашидзе сноса, в Москве. Он еще теснее сближается с Толстым и его кругом, принимает участие во всех делах и нередко сам обращается к писателю с различными просьбами. Чаще всего просит помощи для арестованных людей.

Находясь в Москве в близком общении с русскими "толстовцами", И. Накашидзе был, однако, свободен от заблуждений крайнего "толстовства". Особенно не по душе пришлись ему английские "толстовцы", которые приехали в Москву в декабре 1902 г.

"Я с Сергеем Дмитриевичем Николаевым все добивались как-нибудь понять душевное настроение приезжих англичан и с грустью убедились только в том, что это - род душевной болезни. Когда человек потерял руководство над разумом, всякая чертовщина может овладеть им, он, как ребенок, становится податлив на всякое средние влияние"^*.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н Толстому от 16 января 1902 г. Архив Госуд. музея Толстого, шифр 46/33.)

Накашидзе с огорчением сообщает Толстому, что его единомышленница Елена Накашидзе тоже заразилась этой душевной болезнью:

"Грустно мне думать, что и сестра моя Елена находится в таком же положений, пишет мне, что горюет о том, что мы не учим нашу девочку молиться, присылает мне книжки, трактующие о божественности Христа. Очень тяжело, когда близкий тебе человек отдаляется от тебя, и ты перестаешь его понимать"^*.

^* (Там же.)

В то время, когда И. П. Накашидзе находился в Москве, мать его много хлопотала в Тбилиси о возвращении сына на родину, но кавказский наместник был неумолим, категорически отказывал ей. Как-то он ей сказал: "Знаете ли вы, что духоборское дело у меня до сих пор вот тут сидит?" (он указал на свою многострадальную выю)^*.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 3 июня 1901 г. Архив Госуд. музея Толстого, шифр 28/77.)

И. Накашидзе в феврале 1903 года оставил Москву и со своей семьей выехал без разрешения в Тбилиси. Перед от'ездом он с женой заехал в Ясную Поляну попрощаться с Толстым. Лев Николаевич радушно принял гостей. После обеда у них завязалась беседа, содержание которой передает Нино Накашидзе в своих "Воспоминаниях". Из них мы узнаем, что сестра Льва Николаевича Мария Николаевна, познакомившись с Нино Накашидзе, сказала, что она давно хотела познакомиться с кавказской женщиной и очень рада, что ее желание исполнилось. На эти слова Марии Николаевны Лев Толстой сказал:

"Не кавказская женщина, а грузинка. Грузины не любят, когда их называют кавказцами. Грузинский народ- древний народ. Маша, ты помнишь я тебе рассказывал, как две тысячи лет тому назад римский полководец Помпеи пошел походом на Грузию и как она оказала ему сильное сопротивление. Друзья Александра

Никифоровича,^* грузинские студенты рассказывали, что Грузия тогда была хорошо вооружена и умела вести войны. Грузия обладала сильной крепостью, - Лев Николаевич немного остановился, - Илья Петрович, - позвал он Илью, что это за город был в Грузии, откуда послали в Италию семье Гарибальди телеграмму с выражением соболезнования в связи со смертью Гарибальди?

^* (Александр Никифорович Дунаев.)

- Гори.

- Да, да, Гори. Все знали, что этот Гори где-то в России, но на карте он не значился, и поэтому никто не мог определить, откуда эта телеграмма была прислана. Я тоже, конечно, не знал...

И вот, оказывается, Помпеи не смог взять эту Горийскую крепость даже при помощи своей новой стенобитной машины. Видишь, Маша, грузины еще тогда были образованными людьми, ка.к римляне, - сказал он со смехом своей сестре и добавил:- эта крепость, оказывается, и сейчас стоит. Вы видели ее, Нина Иосифовна? Нет? - удивился. Наши друзья, т. е. мои и друзья Дунаева, студенты, все бывали в Гори и видели эту замечательную крепость"^*.

^* (Накашидзе Н., "Воспоминания", стр. 251 - 253.)

Содержание этой беседы приблизительно так же описано в книге И. Накашидзе "Как я познакомился со Львом Толстым".

Когда гости попрощались с Толстым, по свидетельству Ильи и Нино Накашидзе, Лев Николаевич им сказал:

"Да, обязательно приеду к вам в гости и еще раз увижу солнечную Грузию. Возьму и приеду, вот так и сделаю, - сказал со смехом.- Соня, - обратился он к своей супруге, - Илья Петрович приглашает меня к себе.

- А меня не приглашает?

- Вас тоже, конечно, - сказал быстро Илья.

- Теперь уже поздно. Пусть один Лев Николаевич едет, - сказала она шутя, но, как мне показалось, недовольным тоном"^*.

^* (Там же.)

По приезде в Тбилиси Илья и Нино Накашидзе сразу же включились в общественно-литературную работу. Илья Петрович стал заведывать русским и иностранным, отделами грузинской газеты "Цнобис пурцели", она сотрудничать в редакции детского журнала "Накадули" ("Ручеек").

В период подготовки революции 1905 года Накашидзе внимательно следил за нарастанием революционных событий и вел просветительную работу среди населения. Он переписывался с Л. Толстым, сообщал ему о событиях, которые происходили в Грузии:

"В воскресенье тут была демонстрация, - писал он Толстому 27 февраля 1903 года, - собрались рабочие. На них напустили казаков. В это время в том месте проходила похоронная процессия, рабочие смешались с нею. Не обошлось без жертв, рабочие ранили двух офицеров, но не смертельно. Арестовано 24 человека, большинство грузины, между ними три грузинки"^*.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 27 февраля 1903 г. Архив Госуд. музея Толстого, шифр 57/57.)

В 1904 - 1905 гг. Илья Накашидзе сочувственно отнесся к под ему революционного движения в Грузии. В качестве корреспондента газеты "Цнобис пурцели" он выезжал на места революционных событий и напечатал серию очерков и статей.

В годы революции И. Накашидзе был популярным публицистом и литературным критиком. Его очерки и статьи о грузинских событиях отличались идейной заостренностью. Он беспощадно разоблачал полицейский режим и изображал яркими красками народное возмущение. Во всех своих выступлениях в печати Накашидзе призывал грузинскую интеллигенцию принять участие в борьбе против полицейского режима. В его статьях нет даже и тени - смирения, покорности - всего того, что характерно для "толстовщины". Напротив, Накашидзе был сторонником насильственного свержения царизма и не скрывал этого от Толстого.

Двадцать седьмого марта 1905 года И. Накашидзе писал о гурийских событиях:

"Гурийцы поступили с властями, губившими их, по закону Моисея - око за око, зуб за зуб. У меня язык не повернется обвинять их за это после всего того, что я узнал в Гурии о насилиях, творимых над гурийцами властями, раздувшими отказ крестьян работать у помещиков в целый бунт, с целью выслужиться перед начальством"^*.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 27 марта 1905 г. Поли. собр. соч. Л. И. Толстого, т. 55, стр. 496.)

Под влиянием революционных событий И. Накашидзе совершенно отказывается от толстовской философии пассивности и непротивления злу насилием:

"Жизнь никогда не остановится на одном месте...

Всегда будет борьба, всегда будет движение вперед.

Борьба начинается мелкими событиями, кончается крупными"^*.

^* (Накашидзе И. "Гурийские события", газета "Цнобис пурцели" от 6 марта 1905 г.)

По мнению Накашидзе, история человечества является сознательным действием народа.

"Для нас, - писал он в одном очерке, - история была до сих пор чем-то отдаленным. А сегодня она-перед нами, мы... должны действовать, создавать ее... До сих пор мы изучали чужую историю, а сегодня мы сами должны создавать ее для будущего поколения, которое с восхищением будет ее вспоминать"^*.

^* (Там же.)

Накашидзе проклинает всех, кто остается в стороне от революционых событий:

"Многие будут мечтать о нашем времени, потому что в истории человечества не так уж часто бывают такие переходные моменты, когда кончается одна эпоха истории и начинается другая - новая.

Горе тому, кто этого не сознает, кто отказывается от своего времени, от жизни! Горе тому, кого время застанет спящим, и он не сможет принять участия в преобразовании своей страны. В течение многих веков человечество готовилось к этим величайшим делам, и непростительно жить в такую эпоху и не принимать участия в них"^*.

^* (Там же.)

Правительственный манифест семнадцатого октября И. Накашидзе расценил как обман и усмотрел в нем признание царским правительством своего банкротства. После этого манифеста он призывал к продолжению революционной борьбы.

"Победа рабочего народа, - писал он, - зависит от хорошего вооружения"^*.

^* (Накашидзе И. П. "Маленькие события" газета "Цнобиспурцели" от 13 ноября 1905 г.)

Накашидзе призывал народ к вооружению: "Необходимо подготовиться - борьба впереди. Нечего ждать от правительства. Народ должен надеяться только на свою силу"^*.

^* (Там же.)

В одном фельетоне И. Накашидзе мечтает о превращении русской революции в мировую революцию.

"И, может быть, недалек день, когда пламя, зажженное в России, перекинется в Европу, и мы увидим мировую революцию, революцию рабочего народа всех образованных стран! Тогда исчезнут с лица земли императоры, цари, правительства, исчезнут кровопийцы народа буржуа, капиталисты! Тогда наступит действительное братство и равенство между людьми"^*.

^* (Там же.)

В период революции 1905 года И. Накашидзе освободился от влияния толстовского учения о непротивлении злу, которое разделял, если не полностью, то частично, но он не пришел к революционной идеологии рабочего класса.

В своих статьях Накашидзе открыто заявил о том, что он не принадлежит ни к какой партии и выступает от имени всего народа, борющегося за свободу. Однако на деле он частично склонялся к политическим и эконо-мическим воззрениям буржуазной партии социал-федералистов. В статье "Грузинский полемист" он защищает автономию, выступает против социал-демократов по земельному вопросу.

Отмечая заслуги И. Накашидзе перед грузинской литературой, не следует забывать о его политических заблуждениях и взглядах, враждебных марксизму. Эти взгляды Накашидзе особенно ясно сказались после революции 1905 года, в период черной реакции, когда он надолго отошел от революции.

Свое отрицательное отношение к революционерам Накашидзе открыто выражал в письмах к Толстому, с которым возобновил переписку именно после поражения революции. В письме от седьмого октября 1907 года он резко нападает на большевиков за то, что они призвали народ к оружию, критикует революционное учение, которое "претит ему запахом крови". Из этого же письма видно, что большевики, в свою очередь, отрицательно отнеслись к деятельности И. Накашидзе в революционной Гурии.

Однако с годами Накашидзе постепенно отходит от идеологии буржуазных партий, возвращается к резкому обличению самодержавия и его бюрократического аппарата.

Свою общественно-литературную деятельность И. Накашидзе вновь развернул перед мировой империалистической войной, в годы нового под'ема революционного движения. В 1910 - 1917 гг. он работает почти во всех областях грузинской культуры: печатает литературно-критические, политические, экономические и, чаще всего, педагогические статьи в газетах и журналах. Одновременно он ведет большую общественно-просветительскую работу. Его избирают членом правления "Общества по распространению грамотности", в состав которого раньше входили корифеи грузинской литературы И. Чавчавадзе, А. Церетели. Тогда же Накашидзе выступает с настойчивым требованием открыть Тифлисский университет с передвижным отделением.

В Тбилиси по его инициативе был организован народный университет, в котором неутомимый просветитель постоянно читал лекции. С лекциями он выступал во многих грузинских городах и деревнях. Он читал лекции на самые различные темы: по русской и грузинской литературе, устному народному творчеству, по истории России, Грузии, Азии, Европы, этнографии и другим отраслям знания. Научно-популярные лекции И. Накашидзе всегда пользовались огромным успехом у слушателей - рабочих и крестьян.

Смерть Л. Н. Толстого глубоко потрясла И. Накашидзе. В 1910 году в грузинских газетах и журналах он поместил большие статьи о жизни и творчестве великого русского писателя.

В последние годы своей жизни И. Накашидзе работал больше всего в области педагогики. Его педагогические статьи оставили значительный след в истории развития грузинской педагогической мысли. В педагогических взглядах Накашидзе, в его защите теории свободного воспитания заметно воздействие педагогических идей Л. Н. Толстого.

И. 'Накашидзе принадлежал к той части грузинской ителлигенции, которая сразу же после установления Советской власти в Грузии стала на сторону революции, сознательно служа делу рабочего класса.

В первый же год установления советской власти в Грузии И. Накашидзе начал работать в Народном комиссариате просвещения в качестве лектора. До последних дней своей жизни он неутомимо трудился в области культурного строительства социалистической родины.

В 1923 году И. Накашидзе умер. Он похоронен в Дидубийском пантеоне писателей.

Будучи студентом, И. Накашидзе писал в 1892 году своей матери: "Я поставил перед собой задачу-сильно любить человека, оставить небольшой след в своей стране". Эта цель была достигнута полностью.

В конце 90-х годов XIX века среди грузинской мелкобуржуазной интеллигенции было немало приверженцев толстовского учения. Они вели оживленную переписку с Толстым, выражали в своих многочисленных письмах глубокое сочувствие религиозным и этическим взглядам великого писателя.

Провозглашая Л. Толстого учителем жизни, грузинские "толстовцы" пытались жить по-толстовски. Многие из них порывали связь со своей прошлой жизнью, обращались к своему учителю с просьбами устроить их в толстовских колониях. В большинстве случаев это были люди, заблудившиеся в жизни. Эти "честные грешники" обращались для очистки своей совести за духовной помощью к Толстому, просили у него "рецепта" для излечения своей "скверной души". Впоследствии эти люди стали "толстовцами" и думали, что "толстовством" они "искупили" все свои прежние "грехи".

Грузинские "толстовцы", подобно некоторым своим русским единомышленникам, отказались от политической борьбы, от вмешательства в революционные события 1905 года. А в последующие годы открыто выступили на стороне реакции.

Среди этих ограниченных и слепых последователей Толстого выделялся своими исканиями правды жизни князь Георгий Александрович Дадиани, которого, впрочем, нельзя назвать "толстовцем" в полном смысле этого слова. Увлечение "толстовством" привело его к бегству из буржуазного цивилизованного общества, к идеализации патриархального быта и к признанию земледельческого труда как единственно полезного и честного.

Георгий Александрович Дадиани (1856 - 1900) был внуком владетельного грузинского князя. Раннее детство он провел, по тогдашним обычаям грузинских дворян, в семье своей кормилицы. Поэтому позже Георгию Александровичу его молочные братья были гораздо дороже и ближе, чем родные. Учился Дадиани в кадетском корпусе. Во время русско-турецкой войны он отличился как храбрый офицер и после ее окончания быстро стал продвигаться по службе. В 1893-1895 гг. Дадиани служил в чине полковника ад'ютантом кавказского наместника, когда под влиянием идей Толстого и его единомышленников, которых в Грузии тогда было немало, он оставил военную службу, отказался от своего наследства, роздал собственную землю соседним крестьянам и, желая избежать сопротивления своей матери, тайком выехал с семьей на Северный Кавказ.

В 1895 году Дадиани вместе с другими "толстовцами"-колонистами поселился вблизи города Нальчика на небольшом участке земли на реке Лескене. По его мнению, основное зло состояло в том, что одна часть общества вела праздную жизнь, а другая работала не столько на себя, сколько для содержания нетрудового общества.

"...Конечно, было бы меньше тяготы трудовым классам, когда бы в жизнь не вторглись еще законы людские", - говорил Дадиани своему единомышленнику Михайлову. Когда последний спросил, какие же это людские законы, то Дадиани ответил:

"Их много, и все один другого постыднее. Вот хоть бы взять тот закон, по которому грамотная масса людей сделала свою жизнь одним сплошным праздником, предоставив весь труд жизни нести другим"^*.

^* (Михайлов А. М "В толстовской колонии". "Вестник Европы", 1908 г., № 9, стр. 117.)

В толстовской колонии Дадиани вскоре убедился, о "новый" образ жизни ничуть не избавляет трудовой арод от эксплоатации.

"...Не будь этого безбожного закона, для жизни одной семьи потребовалось бы заработать не более гривенника на день. А теперь надо столько работать, чтобы приготовить продуктов не меньше, чем на рубль.

- Отчего это?

- Да все оттого, что при настоящем положении вещей трудовому люду надо зарабатывать на себя, да еще и на празднества господствующих классов"^*.

^* (Там же, стр. 118.)

Хотя в колонии Дадиани жил в соответствии со своими убеждениями, все же это была замкнутая, тяжелая и непосильная для него жизнь, и она не могла его удовлетворить. Этого человека, с кипучей душой, угнетало отсутствие общественной жизни. Спустя два-три года он часто заговаривал с женой о возвращении в Грузию^*.

^* (Р[ахманов] В. "Князь Георгий Александрович Дадиани". Изд. "Посредник", М., 1905 г., стр. 18.)

Отказавшись от праздной аристократической жизни, Дадиани думал, что "толстовство" излечит его от пороков общества. Но "толстовство" не спасло его, и он разочаровался в учении Толстого, с которым и раньше расходился во многих вопросах, в частности, во взглядах на науку, просвещение, медицину"^*.

^* (Там же.)

Умер Дадиани в октябре 1900 года за шестьдесят верст от своего хутора, куда он приехал на базар для продажи продуктов вместе с колонистом В. П. Скороходовым. Скончался он на постоялом дворе от острого кишечного заболевания, лишенный медицинской помощи. Скороходов привез его тело на хутор, и Дадиани был похоронен в своем саду.

По словам И. Накашидзе, Георгий Дадиани прекрасно знал художественное творчество и учение Л. Толстого^*, но не переписывался с писателем подобно другим грузинским назойливым "толстовцам". Лев Николаевич также знал о Дадиани. Однажды, слушая рассказ И. Накашидзе о жизни и личности Дадиани, Толстой сказал:

^* (Накашидзе Н. "Воспоминания", стр. 189.)

"С Дадиани не встречался, но мне очень бы хотелось его видеть. Иногда даже возникает желание поехать к нему, но борюсь против этого соблазна.

Ведь живет же человек такой чудной жизнью"^*.

^* (Там же, стр. 191.)

Первого ноября 1900 года "толстовец" Е. Н. Воробьев из Нальчика сообщил Толстому о смерти Г. Дадиани:

"Не знаю, - писал он, - знаете ли Вы, что на днях Георгий Александрович Дадиани умер почти что скоропостижно. В четверг заболел он в дороге воспалением кишек и в пятницу умер на полдороге к дому на станции Котляревская"^*.

^* (Том 72, стр. 501.)

Толстой не замедлил ответить Воробьеву. Из письма писателя от 7 ноября видно, что он действительно уважал Г. А. Дадиани.

"Как жаль Дадиани, - писал он, - думаю, что смерть эта тяжело отзовется на лешкенских жителях... Хочется написать вдове. Если напишется, передайте ей"^*.

^* (Том 72, стр. 500.)

В тот же день Лев Николаевич послал вдове - Н. Я. Дадиани глубоко сочувственное письмо:

"Дорогая сестра,

Я никогда не видел ни вас, ни вашего покойного мужа, но с тех пор, как узнал о вас, не переставая любил вас и радовался на вашу прекрасную жизнь, которая, как это всегда бывает.., вам самим казалась неудовлетворительной. И потому смерть такого сильного и нужного человека, как ваш муж, горестна для меня, для вас же, должно быть, ужасно тяжела...

Все, что я слышу и узнаю про вашего мужа, заставляет меня все больше и больше жалеть о том, что я не знал его и не мог почерпнуть из общения с ним той твердости и доброты, которые, как мне говорили, составляли особенности его характера.

Если вы мне напишете о нем и о себе, о предположениях ваших, то очень обяжете меня.

Братски приветствую вас.

Лев Толстой"^*.

^* (Том 72, стр. 502.)

Письмо Толстого свидетельствует о симпатии и уважении, которые питал великий писатель к Георгию Да-диани.

Особенно много поклонников Л. Н. Толстой имел среди грузинской студенческой молодежи. Из многочисленных писем грузин к Толстому, которые хранятся в Государственном Толстовском музее, большая часть принадлежит студентам, учившимся в высших учебных заведениях Москвы и Петербурга.

Некоторые студенты Московского университета-грузины были даже лично знакомы со Львом Николаевичем и нередко беседовали с писателем. Так, например, Ив. Гомартели (будущий известный литературный критик и врач), Александр Диасамидзе и другие часто видели Льва Николаевича в доме Александра Никифоровича Дунаева, с семьей которого были дружны.

Толстой и Дунаев в 1895 - 1897 гг., когда они интересовались движением духоборов, расспрашивали о них грузин-студентов. Из воспоминаний С. Диасамидзе, Н. Накашидзе и И. Накашидзе видно, что Л. Н. Толстой беседовал с грузинами-студентами также о Грузии. Он получал от них некоторые интересующие его сведения из истории Грузии, о грузинской культуре и литературе. Студенты рассказывали ему, например, о Гори и его древней крепости, о творчестве Шота Руставели^* и о многом другом.

^* (Накашидзе Н. "Воспоминания", стр. 169 - 170, 251 - 252. Накашидзе И. "Как я познакомился со Львом Толстым", стр. 7 - 9. Кашмадзе Ш. "Лев Толстой и грузинская действительность", стр. 62 - 63.)

Лев Николаевич хорошо относился к грузинским студентам. Одному из них, Александру Квалиашвили, он подарил полное собрание своих сочинений с собственноручной надписью^*.

^* ( Воспоминания А. Диасамидзе использованы в книге Ш. Кашмадзе "Лев Толстой и грузинская действительность", стр. 63 - 65.)

С великим писателем переписывались многие молодые грузины. В феврале 1890 года группа тбилисской молодежи обратилась ко Льву Николаевичу с просьбой, чтобы он издал свои произведения по доступным ценам: "Многоуважаемый Лев Николаевич! Вам известно, что единственными воспитателями нашей молодежи и всего русского общества являются произведения лучших писателей, но, к сожалению, сочинения почти всех этих авторов мало доступны по своим ценам для большинства читающей публики.

Считая вас человеком, преданным делу народого образования, мы, кружок тифлисской молодежи, просим Вас издать свои сочинения по образцу Успенского и Златовратского..."

В 1909 году тбилисское студенческое землячество при Московском университете организовало кружок по изучению Кавказа и решило издать "Кавказский альманах". Правление кружка обратилось с просьбой к Толстому оказать содействие изданию альманаха: "Глубокоуважаемый Лев Николаевич! Идя навстречу потребностям, назревшим среди широких слоев кавказской учащейся молодежи в изучении Кавказа в географическом и культурном отношениях, равно как и в целях широкого ознакомления русского общества с действительным положением и значением этой окраины, тифлисское студенческое землячество при Московском университете взяло на себя инициативу организации студенческого кружка кавказоведения. Но для того, чтобы "кружок" с самого же начала мог широко я серьезно поставить дело изучения, необходимы средства. Поэтому землячество предприняло издание "Кавказского альманаха", в котором в ряде научно-популярных и литературных очерков должен быть представлен Кавказ с его природой и населением, историей и культурой в наиболее интересных, типичных чертах и моментах. Как показывает намеченная здесь в общих чертах программа "Кавказского альманаха", издание его послужит первой попыткой на пути осуществления второй из намеченных целей - ознакомлению русского общества с Кавказом. Зная Вашу отзывчивость на просветительные нужды страны, Правление тифлисского землячества Вас просит оказать ему содействие в издании "Альманаха", прислав какую-нибудь статью соответствующего характера. О Вашем отношении к просьбе прошу известить..."^*

^* (Архив Госуд. музея Толстого, шифр 185/83.)

На это письмо Лев Николаевич Толстой ответил правлению, что, к сожалению, за неимением времени не может принять участия в издании альманаха.

Надо отметить, что обращение студентов к Толстому с просьбой написать что-нибудь о Кавказе не было случайным. Начиная с 900-х годов представители грузинской интеллигенции часто обращались к Толстому с просьбами написать что-нибудь в защиту колониальных народов царской России.

С такой же просьбой восемнадцатого марта 1908 года к Толстому обратился грузинский писатель Д. А. Микеладзе. Он перевел на грузинский язык пьесу "Власть тьмы" и вместе с письмом послал знаменитому автору свой перевод. Д. Микеладзе рассказывал в этом письме Толстому об угнетенном положении грузинского народа, просил написать что-нибудь об этом, желал великому писателю "здоровья на долгие годы на пользу добра и справедливости, в которых так нуждаются люди, а в особенности порабощенные народности"^*.

^* (Газета "Заря Востока", № 271, 1940 г.)

Толстой ответил через своего секретаря Н. Гусева и отблагодарил Микеладзе за перевод "Власти тьмы". "Что-же касается положения Грузии, - писал Н. Гусев по поручению Толстого, - то Лев Николаевич просил передать Вам что он последнее время особенно ясно видит зло, происходящее от угнетения большими государствами "мелких" народностей, и занят этим и пишет об этом"^*.

^* (Газ. "Заря Востока" № 271, 1940 г.)

Как видно из "Дневников" Толстого и "Яснополянских записок" Д. П. Маковицкого, в 900-х годах Лев Николаевич много думал о несправедливости национального гнета. Он был поборником равноправия всех наций и не терпел национализма. Этим объясняется и тот факт, что Лев Николаевич относился с глубоким уважением к угнетенным народам царской России, в том числе к грузинскому народу.

После от'езда М. Кипиани, который в 1905 году приезжал в Ясную Поляну к Толстому, Лев Николаевич сказал Д. Маковицкому:

"Это милейший народ, эти грузины, и умные й кроткие и добрые..."^*

^* (Маковицкий Д. П. "Яснополянские записки", выпуск 2, №. 1923 г. Редакция Н. Н. Гусева, стр. 13.)

В беседе с Маковицким об угнетении венгров австрийцами Лев Николаевич высказался за участие в общественной жизни представителей всех народов. Для примера привел грузин:

"Если бы у нас грузины получили влияние на русскую жизнь, милости просим"^*.

^* (Там же, стр. 19.)

Эти высказывания Льва Николаевича, которые может быть, не совсем точно записаны Маковицким, свидетельствуют о любви великого Толстого ко всем народам бывшей царской империи и в том числе к грузинскому народу.

В числе других, толстовскими идеями особенно сильно был увлечен студент Борис Гегидзе, который в 1900-х годах учился в Петербургском университете. Восьмого сентября 1902 года он писал Толстому из Тбилиси:

"Еще не было ни одного писателя в мире, для меня лично, который имел бы такое влияние на выработку моего миросозерцания, который столькому бы меня научил, столько бы об'яснил в вопросах жизни, как Вы"^*.

^* (Гегидзе Б. Письмо к Л. Н. Толстому от 8 сентября 1902 г. Архив Госуд. музея Толстого, шифр 143/11.)

В 1903 году Гегидзе посылает Толстому второе письмо и свою книгу "В университете" (СПБ, 1903 г.), просит прислать свой отзыв.

Книга Гегидзе пользовалась большим успехом, хотя и не отличалась ни идейной глубиной, ни художественными достоинствами. Автор довольно живо описал развратную, бессмысленную жизнь буржуазной студенческой молодежи. Описание петербургских кафе-шантанов, домов терпимости, семейного быта носит чисто натуралистический характер и лишено социальных обобщений. Таковы же по качеству и другие его повести - "Софья Пушкарева", (СПБ, 1901 г.) "Брак" (СПБ, 1906 г.).

О книге Б. Гегидзе "В университете" Л. Н. Толстой отозвался:

"Читал университетские очерки Гегидзе. Бедный искренний юноша видит нелепость университетской науки и всей культуры и ужас того разврата, которому он подпадает. В одном месте, говоря о том, что делать, какую поставить себе цель в жизни,он, вперед решая, что такою целью, конечно, не может быть самосовершенствование, перебирает все другие цели, и вое они не удовлетворяют его..."^*

^* (Том 54, стр. 195 - 196.)

Далее Толстой не соглашается с Гегидзе в определении назначения человека.

"Бедный юноша мечется, отыскивая достойную цель жизни, и, естественно, бедное, заблудшее существо останавливается на женской любви, наивно воображая, что в этой любви - главное, высшее назначение человека. Не имея перед собой никакой духовной цели, ему естественно представляется, что то, вложенное в животную природу человека стремление к продолжению рода, выражающееся более или менее поэтическою любовью, и есть высшее назначение человека. Хотелось бы напечатать несколько слов по этому поводу"^*.

^* (Там же, стр. 196.)

Л. Н. Толстой ничего не напечатал "по этому поводу". Что же касается высказанной мысли о том, что любовь без определенных духовных интересов не может быть высшим назначением человека, то она вытекает из его общей этической концепции;

Хотя взгляд Б. Гегидзе на назначение человека расходится со взглядом Л. Н. Толстого, все же первый считал себя учеником великого русского писателя. В 1904 году Б. Гегидзе был в Ясной Поляне у Л, Н. Толстого и беседовал с ним^*.

^* (Том 55, стр. 42.)

Кроме названных нами лиц, идеями Толстого, его художественным талантом увлекались многие другие грузины. Об этом свидетельствуют многочисленные письма, которые хранятся в архиве Музея Л. Н. Толстого, впрочем многие из них написаны грузинскими "толстовцами" и не представляют для нас интереса.

Некоторые из грузинских "толстовцев" привлекали своими письмами внимание писателя, получали от него ответы. Так, например, некий Гоциридзе, которому надоела бессмысленная жизнь, решил покончить с собой. Получив же письмо Толстого "О самоубийстве", он отказался от этой мысли.

От Толстого получили ответы также С. Комладзе, Н. Меликишвили, Шаншиев и другие.

Все эти люди на словах углублялись якобы в нравственную жизнь и отходили от политики, но на деле примирялись с гнусной действительностью эпохи реакции, наступившей после революции 1905 года. Грузинские "толстовцы" так же, как и русские, после поражения революции шли прямым путем на службу буржуазии. Такой путь прошел известный грузинский "толстовец" Малахиа Болквадзе, который издавал в 1910 - 1911 гг. в Петербурге журнал "Защита человека".

Болквадзе начал свою литературную деятельность в 90-х годах проповедью либеральных идей в бездарных стихах, рассказах, критических очерках. В 90-х годах он издал книги "Не развращайте женщин!" и "Исповедь адвоката", в которых, отказываясь от политической борьбы и партийности, пытался разрешить чисто нравственные вопросы. Но со своими толстовскими идеалами он быстро покончил на посту заведующего отделом печати Государственной Думы. В годы империалистической войны Болквадзе занял оборонческую позицию и окончательно разоблачил себя как лакей буржуазии.

Целая толпа писак из партии социал-федералистов восхваляла, подобно Болквадзе, реакционные стороны учения Льва Толстого, считала это учение средством для достижения нравственного перевоспитания всего общества. Лидер партии социал-федералистов Арчил Джорджа-дзе посвятил немало статей разбору творчества Льва Толстого, в которых провозгласил его величайшим пророком и спасителем человечества. Арчил Джорджадзе пытался охарактеризовать Толстого как надклассового писателя, выхолащивая тем самым в его творчестве самое главное, самое ценное.

Буржуазные партии, как об этом писал В. И. Ленин в статье "Л. Н. Толстой", не могли "прямо и ясно" дать оценку взглядам Л. Н. Толстого, потому, что толстовская критика государства, капитализма, частной собственности и церкви была направлена и против буржуазного либерализма. Правильную оценку творчеству Л. Н. Толстого можно было дать только с точки зрения марксизма, и это гениально сделал В. И. Ленин.

Марксистский подход к Толстому проявили революционные марксисты в Грузии, усмотревшие в творчестве великого писателя огромную обличительную силу.

Еще на заре своей революционной деятельности юный И. В. Сталин высоко ценил и использовал эту силу в целях революционной пропаганды. Характерно, что в 1901 году на страницах сталинской газеты "Брдзола" ("Борьба"), в статье "Император России во Франции", перепечатанной из социал-демократической газеты "Южный рабочий", приводится письмо Л. Н. Толстого, адресованное журналисту Пьетро Мациани и содержащее разоблачение русских и французских империалистов^*.

^* (М. Чнаурелл "Встреча с вождем" (жури. "Мнатоби", 1939 г. № 12).)

Л. Асатиани "Письмо Льва Толстого на страницах сталинской "Брдзола" (газета "Литература да хеловнеба" от 17 декабря 1950 г.).

Напомним, что уже после Октябрьской революции, в 1937 году товарищ Сталин в беседе с режиссером М. Чиаурели дал Л. Н. Толстому высокую оценку, : а в своем историческом докладе от 6 ноября 1941 г. назвал его в числе великих сынов русского народа, составляющих гордость русской нации.

С точки зрения марксизма подошел к оценке повести Л. Н. Толстого "Крейцерова соната" один из ближайших сподвижников великого Сталина - Александр Цулукидзе.

В письме к Н. Эристави от второго ноября 1897 года А. Цулукидзе писал:

"Если понаблюдаешь, то заметишь, что где народ имущественно богаче, там и разврата больше. Такая эпоха наступает сегодня и в России, и несомненно, мы тоже не избежим этого пути; это прямое следствие движения вперед, прогресса, просвещения, обогащения. Этот факт подметили и отображали разные писатели Европы и один известный русский романист Лев Толстой; Толстой сорвал занавес со сцены и ясно показал народу картину на сцене, показал всю порочность, лицемерие, разврат, лукавство, которые царят под именем супружества, любви и находятся в почете у общества. В этом отношении достоин благодарности выдающийся автор "Крейцеровой сонаты", но, к несчастью, он философски не объяснил причины этого явления и не предложил также научно обоснованных средств против него. Если бы позволяло время, я раз'яснил бы эту мысль подробнее, но отложу это на будущее"^*.

^* (Александр Цулукидзе. Соч., 1945 г., стр. 331.)

В этом письме А. Цулукидзе оценил Л. Н. Толстого как критика капитализма, буржуазной цивилизации и морали и указал вместе с тем на некоторые слабые стороны творчества великого писателя. Он указал на то, что Л. Н. Толстой в повести "Крейцерова соната" не мог обяснить причин морального вырождения буржуазного-общества и не мог также указать пути избавления от этих. пороков капитализма.

Таким образом, передовая часть грузинского общества всегда проявляла живой интерес к творчеству русского гения. Поэтому вполне об'яснима глубокая скорбь, охватившая ее в 1910 г., при печальном известии о смерти великого писателя.

20 ноября в Тбилиси молниеносно распространилась-весть о кончине Л. Толстого. Во всех газетах появились некрологи и статьи грузинских писателей и общественных деятелей. В Кутаисском театре спектакль был прекращен; зрители, выслушав скорбное сообщение, почтили память великого писателя вставанием и с "гробовым молчанием оставили помещение" театра.

Грузинские студенты в Москве, Петербурге, Харькове приняли участие в траурных митингах и демонстрациях, посвященных памяти Толстого и послали свои делегации на похороны гениального писателя.