Пребывание Л. Н. Толстого в Грузии и повесть "Хаджи Мурат"

Лев Николаевич Толстой предавался в молодые годы бурным развлечениям светской жизни, которая то притягивала его своими соблазнами и забавами, то отталкивала нудной бессодержательностью, пустотой.

В марте 1851 года двадцатитрехлетний Толстой решил покончить со светскими развлечениями и уехать на Кавказ. Такой случай ему скоро представился. В апреле в Ясную Поляну на короткий срок, в отпуск, приехал брат Николай, который тогда служил офицером Кавказской армии. Через несколько дней Лев Николаевич вместе с братом выехал из Ясной Поляны на Кавказ.

После длительного путешествия братья Толстые приехали в станицу Старогладковскую, где служил Николай Николаевич, и поселились вместе в одной квартире. Здесь Льву Николаевичу пришлось близко познакомиться с веденной средой. Однажды он принял даже участие в качестве волонтера в небольшой военной операции и привлек своей храбростью внимание командующего, князя Барятинского. Последний вскоре предложим молодому Толстому поступить на военную службу. Лев Николаевич соь гласился и двадцать пятого октября 1851 года вместе с братом Николаем поехал в Тбилиси для сдачи военных экзаменов.

Из Старогладковской до Тбилиси Толстые ехали довольно долго. Двенадцатого ноября 1851 года Лев Николаевич писал Т. А. Ергольской: "... после 7-дневного путешествия, скучнейшего из-за того, что едва ли не на каждой станции не оказывалось лошадей, и приятнейшего из-за красоты местности, по которой мы проезжали, мы прибыли 1-го числа в Тифлис"^*.

^* (Толстой Л. Н. Поли. собр. соч. (юбил. изд.), том 59, стр. 118. В дальнейшем при ссылках на это издание указываются только том и страницы.)

Надо заметить, что из Владикавказа Лев Николаевич ехал по Военно-Грузинской дороге. Она-то ему и понравилась.

Спустя несколько дней Николай Николаевич уехал обратно в Старогладковскую. Оттуда в письме к брату он описал свое обратное путешествие из Тбилиси. В Душети, сообщает он, у одного "... грузинского князя неизвестные хищники украли голову..."^* Из Пасанаури Николая Николаевича сопровождали двое грузин; один из них, веселый "Бичо-Симон" (бичо по-грузински-парень) всю дорогу напевал грузинские песни. Далее Николай Николаевич пишет: "В Казбеке пришли ко мне грузины, которые ездили с тобой на монастырь и, вероятно, полагая, что я большой охотник ездить на быках, предложили мне везти меня на оных до Владикавказа..."^**

^* (Том 59, стр. 123.)

^** (Там же.)

Как видно из этого письма, на пути в Тбилиси Лев Толстой остановился в селении Казбеги и, увидев монастырь на высокой горе, поднялся туда в сопровождении грузин.

Монастырь Цминда-Сабема^* (Святая Троица) расположен на вершине горы (7673 фута над уровнем моря) и является одним из интересных памятников древней грузинской архитектуры. От селения Казбеги до Цминда-Самеба более двух километров пути по крутому под'ему. Вид одинокого монастыря среди гор привлекает внимание почти всех проезжающих по Военно-Грузинской дороге, но редко кто решается подняться туда из-за трудности пути. То, что Л. Н. Толстой решился на это путешествие, указывает на его интерес к памятникам кавказской старины.

^* (Л. Н. Толстой посетил монастырь, вид которого вдохновил А. С. Пушкина в свое время на стихотворение "Монастыоь на Казбеке".)

Во время путешествия из станицы Старогладковской до Тбилиси и пребывания в Грузии Лев Толстой не вел никаких записей и дневников. Об его тбилисской жизни и грузинских впечатлениях мы можем судить лишь по письмам писателя к 1. А. Ергольской, Н. Н. Толстому, М. М. Шишкиной и С. Н. Толстому. К сожалению, и эти письма далеко не все дошли до нас.

В Тбилиси Толстой пробыл около семидесяти дней. Приехал он первого ноября 1851 года и уехал восьмого или девятого января 1852 года. Если день приезда в Тбилиси точно известен из цитированного выше письма к Г. Ергольской, то о дне от'езда в Старогладковскую нет определенных указаний. Мы знаем лишь, что выехав из Тбилиси, он приехал в Моздок двенадцатого января^*. Учитывая расстояние от Тбилиси до Моздока и трудности пути, день от'езда можно отнести к восьмому или девятому января 1852 года.

^* (Письмо Толстого к Т. Ергольской из Моздока. Датировано 12 января 1852 года. Том 59, стр. 162.)

В Тбилиси Лев Толстой вел гораздо более скромную жизнь, чем в Москве, Ясной Поляне и Старогладковской. Здесь он почувствовал впервые внутреннее обновление, к которому давно стремился.

"... Я нахожу, что во мне произошла большая нравственная перемена, -писал он Ергольской 12 января 1852 года... Моя мысль, непродуманное мое решение ехать на Кавказ было мне внушено свыше. Мной руководила рука божья - и я горячо благодарю его, - я чувствую, что здесь я стал лучше (этого мало, так я был плох)"^*.

^* (Там же.)

Интересно и другое признание писателя, говорящее о благотворном влиянии Кавказа, о ярких, интересных впечатлениях: "... Не знаю-, - писал он 15 декабря 1851 года из Тбилиси Ергольской, - является ли Кавказ страной вдохновенья, но он несомненно страна любви..."^*

^* (Там же, стр. 128.)

Двенадцатого ноября 1851 года Толстой впервые сообщает Ергольской, что он, следуя ее совету, пишет роман, и основные его занятия в Тбилиси состоят именно в этом.

"Помните, добрая тетенька, что когда-то вы посоветовали мне писать романы; так вот я послушался вашего совета - мои занятия, о которых я вам говорю, - литературные.- Не знаю, появится ли когда на свет то, что я пишу, но меня забавляет эта работа, да' к тому же я гак давно и упорно ею занят, что бросать не хочу"^*.

^* (Том 59, стр. 119.)

Полезность, плодотворность пребывания в Тбилиси Толстой отмечал спустя два года в дневнике:

"Уже вчера вечером я почувствовал то расположение к истинной пользе, под влиянием которого находился в Тифлисе, в Пятигорске"^*.

^* (Том 46, стр. 192.)

В Тбилиси Толстой действительно много работал над второй редакцией "Детства" и закончил повесть. Здесь же он написал отрывок "Для чего пишут люди?".

Столица Грузии произвела на молодого Толстого хорошее впечатление. В письме от двенадцатого ноября 1851 года он подробно описывает свою жизнь, положительно отзывается о городе.

"Тифлис-цивилизованный город, подражающий Петербургу, иногда с успехом, общество избранное и большое, есть русский театр и итальянская опера, которыми я пользуюсь, насколько мне позволяют мои скудные средства"^*.

^* (Том, 59, стр. 119.)

Тбилиси так понравился Толстому, что он решил здесь остаться и устроиться на гражданскую службу, если не удастся на военную.

"... Что же касается моих дальнейших планов, - писал Толстой Ергольской, - то ежели я не поступлю на военную службу, я постараюсь устроиться на гражданской, но здесь, а не в России, чтобы не говорили, что я баклуши бью.- Во всяком случае я никогда не буду раскаиваться, что приехал на Кавказ - эта внезапно пришедшая в голову фантазия принесет мне пользу..."^*

^* (Там же.)

Повидимому, мысль остаться на Кавказе не покидала Толстого. "Я твердо решил, - писал сн, - остаться служить на Кавказе. Не знаю еще в военной службе или гражданской при князе Воронцове..."^*

^* (Том 59, стр. 113.)

Т. Ергольская не одобряла намерения Толстого поступить на гражданскую службу, к тому же князь Барятинский был заинтересован устройством Л. Толстого на военную службу.

"Кн. Барятинский очень хорошо отзывается о тебе, - сообщал Николай Толстой из Старогладковской, - ты, кажется, ему понравился, и ему хочется тебя завербовать"^*. Действительно, князь Барятинский лично беседовал с Толстым и настаивал на его определении в армию.

^* (Там же, стр. 116.)

"Многие мне советуют поступить на службу здесь, - писал Л. Толстой, и, в особенности, Князь Барятинский, которого протекция всемогуща"^*.

^* (Там же, стр. 115.)

Мы можем предположить, что если бы не эта "всемогущая" протекция и настойчивые советы тетушки, то, возможно, Толстой остался бы служить в Тбилиси, в городе, который ему нравился, с которым он связывал положительные перемены в своем образе жизни.

Тбилиси после разрушения Ага-Махмед-Ханом в 1795 году быстро отстроился и в 50-х годах XIX века был красивым городом. Славился он также своими театрами: грузинским, русским и итальянской оперой. Спектакли их пользовались тогда большим успехом.

Л. Толстой жил в так называемой немецкой колонии, т. е. в районе нынешнего Плехановского проспекта. К сожалению, его жизнь в Тбилиси была омрачена вначале болезнью.

"... По приезде в Тифлис, - писал он Ергольской, - я заболел чем-то в роде горячки и пролежал в постели 3 недели (при этом в полном одиночестве и почти без денег); теперь же я совершенно здоров, хотя еще слаб"^*.

^* (Там же, стр. 128.)

Болезнь, повидимому, причиняла ему большие неприятности.

"Можешь себе представить, - писал Л. Толстой брату Николаю 10 декабря 1851 года, что у меня весь рот и язык в ранках, которые не позволяют мне ни есть, ни спать. Без всякого преувеличения, я 2-ю неделю ничего не ел и не проспал одного часу.- Все они коновалы, шельмы. - Хорошо еще, что здесь воды, так я, бог даст, и оправлюсь как-нибудь"^*.

^* (Том 59, стр. 121.)

Основываясь на письмах, биографы Л. Н. Толстого подчеркивают его замкнутый образ жизни в Тбилиси. И действительно, во всех своих письмах из Тбилиси он писал о замкнутой жизни, которую вынужден был вести из-за болезни и отсутствия денег. В одном из писем он отмечает даже, что у него в Тбилиси только "... 3 человека знакомых... больше я не приобрел знакомств"^*.

^* (Там же, стр. 131.)

Болезнь, конечно, мешала Толстому завести обширный круг знакомых, но она все же не была настолько серьезной и продолжительной, чтобы сделать для него невозможным всякое общение с тбилисским общество?!. Он сам писал Ергольской, что насколько позволяют средства, он посещает тбилисские театры. В том же письме он дает отзыв о тбилисском обществе. Как бы он мог судить о нем .если бы не знал его представителей?

В письмах Толстого часто упоминается некий князь Багратиони.

О нем молодой Толстой высказывал противоречивые мнения: брату Сергею он писал, что Багратиони-человек недалекого ума, а Ергольской (в письме от двенадцатого ноября 1851 года), наоборот, что Багратиони - умный и образованный человек^*.

^* (Там же, стр. 118.)

Кто такой этот Багратиони, который знал Толстого по Петербургу, часто навещал еще во время болезни в Тбилиси и оказывал ему помощь во всех делах?

К сожалению, это очень трудно установить, потому что в 1851 году в Тбилиси жили четыре Багратиони, которые раньше побывали в Петербурге.

Со многими грузинами Л. Толстой познакомился и после от'езда из Тбилиси, когда он был зачислен в 20-ю артиллерийскую бригаду. В ней в те годы служили офицеры Реваз Эристави, Константин Дадиани. Своих сослуживцев Толстой, конечно, не мог не знать. Здесь же служил и будущий генерал артиллерии, известный общественный деятель Константин Мамацашвили, который в конце 1851 года принял командование артиллерийской бригадой. Своего командира Толстой хорошо знал, уважал, как умного, образованного человека, и всегда помнил. Известно, что позднее Мамацашвили получал от Толстого письма и книги. К сожалению, эти письма в архиве Мамацашвили еще не найдены. Не найдены также и его воспоминания о Толстом.

Знакомство Толстого с грузинскими офицерами, служившими на Северном Кавказе, через посредство которых он мог черпать сведения о Грузии, подтверждается также воспоминаниями писательницы Н. Накашидзе. Она отмечает, что однажды Лев Николаевич в беседе с ней вспомнил свое пребывание на Кавказе и сказал: "...В дагестанской войне были многие грузины и некоторых из них я знал"^*.

^* (Накашидзе Н. И. "Воспоминания", Тбилиси, 1946 г., стр. 169. (на груз. яз.).)

Интерес Толстого к жизни в Грузии подтверждается также записями его в дневнике за 1853 год.

Четвертого ноября он записал следующее:

"В Метехском замке содержались 3 линейных солдата за убийства и ограбления почты, грузинские князья Амелехваров и Эристов с несколькими имеретинами, причастными к их делу. - Солдаты, имевшие сообщение с Амелехваровым, об'явили ему, что у них спрятаны в городе 25.000 сер[ебром], которые они берутся достать" ежели бы их выпустили. Амелехваров обратился к караульному офицеру Загобелю, обещая с солдатами послать своих имеретин (известных верностью своему слову), чтобы привести солдат обратно живых или мертвых. - Загобель согласился: 6 преступников были выпущены ночью, ограбили и убили прохожих и принесли 500 руб., которые поделили между Амелехваровым и Загобелем, говоря, что не могли взять всех спрятанных денег. Загобель отпускал их и другой раз, в тот самый лень, как в караул заступил Стасулевич"^*. Далее Лев Николаевич подробно пишет о расследовании и аресте преступников.

^* (Том 46, стр. 193.)

Этот случай действительно имел место в 1849 году и подробно описан в "Актах грузинской археографической комиссии"^*. Об этом Толстому рассказал Стасулевич.

^* ("Акты", том X, стр. 831.)

Вот другая запись из дневника:

"Абхазия лежит по ту сторону гор, почти напротив Эльборуса. Имеет до 30.000 ж[ителей|. Главные укрепленные места Сухум-Кале, Бомборы. Резиденция же абхазского владетеля Суук-Су. Абхазцы - христиане"^*.

^* (Том 46, стр. 195 - 196.)

Эта запись, включающая не совсем точные сведения об Абхазии, также подтверждает интерес Толстого к Грузии во время его пребывания на Кавказе.

В "Наблюдениях" пятнадцатого октября 1853 года Толстой записал:

"Народы мало образованные известны большей частью другим народам под названием, не имеющим ничего общего с настоящим именем, которым народ сам называет себя и корень которого доискаться весьма трудно.- Камчадалы - курумуши, грузины (гюрджи по-татарски) - картали..."^*

^* (Там же, стр. 277 - 278.)

Это наблюдение, не лишенное интереса вообще, указывает на то, что Толстой, находясь на Кавказе, стремился вникнуть в историю, быт, нравы и языки кавказских народов. На это же прямо указывает запись в дневнике о решении изучить работу миссионеров в Северной Осетии и в Грузии.

Небезынтересно отметить, что в первой редакции кавказского рассказа "Набег" один из героев назван грузинским князем.

Близкое знакомство Толстого с жизнью в Грузии нашло самое яркое отражение в повести "Хаджи Мурат", на которой следует остановиться подробно.

Во время пребывания Л. Н. Толстого в Тбилиси известный наиб Шамиля Хаджи Мурат перешел на сторону русских.

Восьмого декабря 1851 года Хаджи Мурат приехал в Тбилиси и. представился кавказскому наместнику М. С. Воронцову. Хитрый и умный Воронцов обласкал Хаджи Мурата и задержал его в Тбилиси до восемнадцатого декабря.

Л. Толстой, узнав о приезде Хаджи Мурата, сообщил своему брату Сергею:

"Ежели захочешь щегольнуть известиями с Кавказа, то можешь рассказывать, что второе лицо после Шамиля, некто Хаджи Мурат, на-днях передался русскому правительству. Это был первый лихач (джигит) и молодец во всей Чечне, а сделал подлость"^*.

^* (Том 59, стр. 132 - 133.)

Из этого письма видно, что Толстой воспринял переход Хаджи Мурата на сторону русских, как предательство своему народу, но, как известно, Лев Николаевич изменил позднее эту точку зрения. Коварным деспотом он стал считать не Хаджи Мурата, а турецкого наймита Шамиля.

При создании повести "Хаджи Мурат" Толстой пользовался обширной военно-исторической, этнографической и мемуарной литературой о Кавказе. Правда, первый вариант повести он написал без предварительного ознакомления с этими источниками, но вскоре обратился к В. Стасову с просьбой прислать ему из Публичной библиотеки книги, архивный материал и различные сведения, касающиеся Кавказской войны и царствования Николяя I.

В 900-х годах, в разное время, Лев Николаевич обращался к И. Накашидзе, С. Эсадзе и С. Шульгину с просьбой прислать ему из Кавказского военно-исторического архива материалы о Кавказской войне, о наместнике Воронцове, о жизни и гибели Хаджи Мурата, о Шамиле и др. И. Накашидзе, С. Эсадзе и С. Шульгин, при содействии генерала Потто, взялись с большим удовольствием исполнить просьбу великого писателя. В 1903 г. из Тбилиси в Ясную Поляну они послали интересные материалы.

Толстой внимательно изучал присланный материал, но пользовался им с особой осторожностью, потому что при изображении исторических событий хотел быть "до мельчайших подробностей верным действительности"^*.

^* (Толстой Л. Н., письмо к Корганову or 25 декабря 1902 г. "Сборник ;vсударственного Толстовского музея". М. 1937 г., стр. 190.)

Архивные материалы, военно-историческая литература нужны были великому реалисту для соблюдения "подробностей", ибо он сам был участником и наблюдателем событий, которые изображены в повести.

Поэтому не следует преувеличивать значения так называемых книжных источников повести "Хаджи Мурат", как это сделала Л. Мышковская в своей работе "Создание "Хаджи Мурата"^*.

^* (Мышковская Л. "Л. Толстой. Работа и стиль". М" 1938 г.)

В основе сюжета и эпизодов повести лежат не только книжные источники военно-исторического и этнографического характера, но и личные наблюдения и впечатления Толстого, и рассказы, слышанные им от очевидцев Кавказской войны. Сам Толстой пишет в "Хаджи Мурате": "И мне вспомнилась одна давнишняя кавказская история, часть которой я видел, часть слышал от очевидцев, а часть вообразил себе"^*.

^* (Толстой Л. Н. "Хаджи Мурат". Поли. собр. худ. произз., М-Л., 1930 г., стр. 112.)

Значение непосредственных впечатлений подчеркивал Лев Николаевич так же в одном из вариантов "Хаджи Мурата". "Людям, не бывавшим на Кавказе во время нашей войны с Шамилем, трудно себе представить то значение, которое имел в свое время Хаджи Мурат в глазах всех кавказцев"^*.

^* (Сергеенко А., "Хаджи Мурат". Неизданные тексты. "Литературное наследство" № 35/36, 1939 г., стр. 518.)

Что натолкнуло писателя на создание повести "Хаджи Мурат"? Книги, которые он читал о Хаджи Мурате, или идея, возникшая под воздействием личных впечатлений и наблюдений?

Тут сомнения излишни. Его впечатления были столь ярки и глубоки, что надолго запомнились. Прошло много времени, прежде чем эти впечатления и наблюдения оформились в ясный замысел и воплотились в повесть. Известно, что Толстой еще в 60-х годах рассказывал яснополянским детям о жизни и трагической гибели Хаджи Мурата. "Они (ученики. - Г. Т.) вспомнили кавказскую историю, которую я им рассказывал давно, и я стал опять рассказывать об абреках, казаках, о Хаджи Мурате" - писал Толстой в статье "Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы"^*.

^* (Том 8, стр. 44.)

В 1875 году Толстой читал с увлечением "Сборник сведений о кавказских горцах", изданный в Тбилиси. В этом сборнике помещены народные песни горцев, в которых упоминается о Хаджи Мурате.

Но только в 1896 году писатель начал работать над созданием давно задуманной повести. Непосредственным толчком к началу работы, как известно, послужил случай, описанный в дневнике девятнадцатого июля 1896 года:

"Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего, кроме черной земли, ни одной зеленой травки; и вот на краю пыльной, серой дороги куст татарина (репья). Три отростка: один сломан, и белый, загрязненный цветок висит; другой сломан и забрызган грязью черной, стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но все еще жив и в середине краснеется. Напомнил Хаджи Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее"^*.

^* (Дневник Льва Николаевича Толстого, изд. II, том I, 1895 - 1899 гг., М., 1916 г., стр. 40 - 41.)

Эта запись сделана в Пирогове девятнадцатого июля 1896 года, а через месяц, в Шамардинском монастыре, Толстой приступил к первому варианту повести, в котором сказалось прекрасное знание писателем истории Кавказской войны и жизни Хаджи Мурата. Очень важно отметить, что в первоначальный Шамардинский вариант, который Толстой писал до знакомства с соответствующей литературой, т. е., очевидно, по личным воспоминаниям, вошли основные эпизоды повести. Никаких сведений со стороны Толстой не получал, повидимому, в это время, так как ни к кому не обращался с запросами, никому не говорил о своей работе, скрывая ее даже от близких.

"Знаете ли Вы, - писала София Андреевна Л. Ф. Аненковой, - что мы с Львом Николаевичем вдвоем ездили в монастырь в Калужскую губернию к его сестре Марии Николаевне?.. Прекрасно пожили в этой мирной женской обители. Лев Николаевич даже писал там особенно хорошо по художественной части; но не говорит, о чем именно, и скрывает старательно"^*.

^* (Письмо приводится в статье А. Сергеенко "Хаджи Мурат". Неизданные тексты. "Литературное наследство" № 35 - 36, 1939 г., стр. 520.)

Когда П. И. Бирюков позже спросил Толстого, над чем работал он в Шамардине, "совсем сконфузившись, шопотом, чтобы никто не слыхал, с заблестевшими глазами, он сказал: "Я писал Хаджи Мурата". Это было сказано тем тоном... каким школьник рассказывает своему товарищу, что он с'ел пирожное; он вспоминает испытанное наслаждение и стыдится признаться в нем"^*.

^* (Там же.)

И только по возвращении в Ясную Поляну в руки Толстого попадает книга Зиссермана "25 лет на Кавказе", которую считают одним из основных источников повести "Хаджи Мурат". Книга преподнесена автором Толстому двенадцатого сентября 1896 года, а Шамардинский список датируется самим Толстым 14 августа 1896 года.

Рассказы яснополянским школьникам о кавказской, Историй и Хаджи Мурате, а также Шамардинский список доказывают, что Толстой знал историю Кавказской войны и обстоятельства жизни и гибели Хаджи Мурата до ознакомления с всенно-исторической литературой.

Нам думается, что для исследователя не то важно, чтоб непременно отыскать источники каждого эпизода повести в литературе, не то, чтоб установить, что из какой книги заимствовано, а выяснить расхождение Толстого с историками и мемуаристами в оценке исторических фактов, об'яснить причины этих расхождений.

Эти вопросы частично затрагиваются в книге Л. Мышковской, но, к сожалению, не находят разрешения Л. Мышковская считает, что военно-историческая литература для Толстого как художника была сырьевым материалом, и он превращал его "...в явления художественного порядка"^*. Выходит, что при использовании исторической литературы Толстой руководствовался только художественным принципом, и это обусловила его расхождения с историками. Сравнивая обед Воронцова в описании Зиссермана с изображением того же обеда Толстым, Л. Мышковская задает вопрос: "Какую операцию произвел над текстом источника художник?", и отвечает: "Выбросив из него жидкие, невыразительные места, он остальные снабдил яркими деталями"^**.

^* (Мышковская Л. "Л. Толстой. Работа и стиль", стр. 65.)

^** (Там же, стр. 57.)

Само собой разумеется, что Толстой не мог не подвергнуть художественной обработке историко-мемуарные материалы, и ничего удивительного нет в том, что описания Толстого сильнее и ярче, чем описания Полторацкого или Зиссермана, но разве суть в этом? Нет, суть в том, что Полторацкий и Зиссерман, как бывшие офицеры царской армии, идеализировали политику царизма на Кавказе и ее проводника Воронцова, а Толстой, как великий критик самодержавно-бюрократического строя, как великий реалист, не мог смотреть на кавказские события глазами царских офицеров.

Как уже отмечалось, Лев Толстой был участником и наблюдателем событий, которые изображены в "Хаджи Мурате", и этот биографический момент имел в создании повести огромное, решающее значение. Биографы, если и придают некоторое значение этому обстоятельству, касаясь пребывания писателя на Северном Кавказе, то они явно не придают значения пребыванию Толстого в Тбилиси, считая, что он вел здесь замкнутый образ жизни.

Мы уже отмечали, что молодой, наблюдательный Толстой, находясь почти два с половиной месяца в Тбилиси, вполне естественно, мог ознакомиться с городом и с ело обществом.

Прямым доказательством этого служат главы повести "Хаджи Мурат", в которых изображается тбилисское общество, окружавшее князя Воронцова.

Присмотримся к IX главе, в которой описан обед в доме Воронцовых. Л. Мышковская считает, что в ее основе лежат "Воспоминания Полторацкого" и книга Зиссермана "25 лет на Кавказе". Верно ли это? Толстой использовал, конечно, в какой-то степени эту литературу. Но несомненно также, что он руководствовался в основном своими личными впечатлениями и воспоминаниями.

Историю о "Дарго" Толстой берет из книги Полторацкого, но освещает ее иначе. По Полторацкому, когда солдат Гавриченко напомнил Воронцову о "выручке", за которую он получил крест, наместник, "сладко улыбаясь, похвалил Гавриченко за его молодецкий вид". В "Хаджи Мурате" напоминание о "выручке" не вызвало никакой улыбки и было неприятно Воронцову. "Улыбкой" Полторацкий хотел подчеркнуть великодушие Воронцова, приукрасить наместника, а Толстой этой историей хотел поставить Воронцова в неловкое положение.

У Зиссермана сцена обеда описана так:

"Обеды у графа Воронцова начинались ровно в 6 часов, при свечах; приглашенных каждый день было не менее 25-30 человек,; граф садился посредине стола на одной, графиня на другой стороне; ближе к ним садились, кому они сами укажут, прочие размещались., соблюдая между собою принятую последовательность по чинам; обед продолжался ровно час; разговоры велись, конечно, не громкие, но оживленные, и только когда граф Михаил Семенович что-нибудь начинал рассказывать, наступало общее молчание. После обеда, когда обносили кофе, которого граф никогда не пил, он обходил своих гостей, кому говорил какую-нибудь любезность, предлагал вопрос или вспоминал что-нибудь деловое и велел являться на другой день; затем уходил в гостиную, садился за карты, большей частью с постоянными партнерами, играл в ломбер, шутил с садившимися около него дамами, обыкновенно проигрывал и расплачивался все гривенниками и пятачками; изредка закуривал пахитосу, иногда брал щепотку из лежавшей около него золотой табакерки, с портретом императора Александра I, и как будто нюхал. Все у него выходило просто, но вместе с тем как-то особенно величаво, если можно так выразиться, не так, как У обыкновенных, виденных мною до того людей. Чрезвычайно доволен бывал граф, если около него садились княгиня-умнейшая из туземок Мария Ивановна Орбельян (впоследствии теща фельдмаршала князя Барятинского), Манана Орбельян или Елена Эристова. Княгиня Манана, не взирая на свои тогда уже немолодые лета, не менее 45, была одна из красивейших женщин, так что остряки обвиняли ее за то, что ея дочь засиделась в девушках: она являлась везде вместе с дочерью,; на эту никто и смотреть не хотел... Действительно, дочь Настасья (впоследствии вышедшая за князя Алекс. Иван. Гагарина, о котором мне придется говорить подробно) была далеко не так красива, как ее мать"^*.

^* (Зисоерман А. Л. "Двадцать пять лет на Кавказе", 1879 г. стр. 107 - 108.)

Вот описание обеда в "Хаджи Мурате":

"Было 6 часов вечера, и Воронцов шел к обеду, когда ему доложили о приезде курьера. Воронцов принял курьера, не откладывая, и потому на несколько минут опоздал к обеду. Когда он вошел в гостиную, приглашенные к столу, человек 30, сидевшие около княгини Елизаветы Ксаверьевны и стоявшие группами у окон, встали, повернулись лицом к вошедшему. Воронцов был в своем обычном черном военном сюртуке без эполет, с полупогончиками и белым крестом на шее. Лисье бритое лицо его приятно улыбалось, и глаза щурились, оглядывая всех собравшихся.

Войдя мягкими, поспешными шагами, он извинился перед дамами за то, что опоздал, поздоровался с мужчинами и, подойдя к грузинской княгине Манане Орбельяни, 45-летней, восточного склада, полной высокой красавице, подал ей руку, чтобы вести ее к столу..."

"Воронцов сел в середине длинного стола. Напротив его села княгиня, его жена, с генералом. Напротив от него была его дама, красавица Орбельяни, налево - стройная, черная, румяная, в блестящих украшениях княжна-грузинка, не переставая улыбавшаяся"^*.

^* (Толстой Л. Н. "Хаджи Мурат", Поли. собр. худ. произв., М.- Л., 1930 г.. стр. 142.)

При сличении соответствующих мест книги Зиссер-мана и повести "Хаджи Мурат" между ними обнаруживается большая разница. Эта разница заключается не только в форме описания, но и в различных тенденциях авторов. В изображении Зиссермана Воронцов любезен, приятен, вежлив, симпатичен. Воронцов, описанный Толстым, с его улыбкой на лисьем, бритом лице, никакой симпатии не внушает, как не внушают симпатии и его льстивые, угодливые гости. По Зиссерману, Воронцов - человек особенный, необыкновенный, не такой, как все. Толстой обнаруживает под блестящей внешностью наместника бездарного военного командира, ошибки которого погубили много людей.

В подаче некоторых исторических фактов Толстой обнаруживает гораздо большую осведомленность и точность, чем Зиссерман.

Из приближенных к Воронцову людей Зиссерман первой называет Марию Орбелиани, а Толстой - Манану Орбелиани. По Зиссерману "умнейшая из туземок" - княгиня Мария Орбелиани, а по Толстому - "45-летняя, восточного склада, полная высокая красавица" княгиня Манана Орбелиани. Характеристика Мананы Орбелиани у Толстого более конкретна и точна, чем у Зиссермана. Манана Орбелиани действительно была женщина восточного склада, полная, высокая, считавшаяся самой красивой во всей Грузии.

Возникает вопрос: почему Толстой называет Манану Орбелиани, а не Марию? Кто была первой, самой почетной дамой при дворе Воронцова - Манана или Мария?

Все три женщины, названные Зиссерманом - Мария Орбелиани, Манана Орбелиани и Елена Эристова - действительно были в числе приближенных ко двору наместника, но первой среди них была Манана Орбелиани-Мария Орбелиани тоже была красивой и умной женщиной. Но красотой, умом и образованностью в кругу Воронцова и во всей Грузии славилась Манана Орбелиани (1808 - 1870). Ее литературный салон был одним из культурных центров в Грузии 40 - 50-х гг. XIX столетия. Там читали вдохновенные стихи Николая Бараташвили,

Г. Орбелиани, Г. Эристави и других грузинских поэтов. Там же возникла идея создания грузинского журнала и грузинского театра. Литературно образованная женщина, Манана Орбелиани сделала очень много для ознакомления грузинского общества с русской и западноевропейской литературой.

Воронцов принимал всегда Манану Орбелиани в своем доме, как почетного и желанного гостя, сам нередко бывал в ее салоне. По свидетельству Луки Исар-лишвили, возникшие в салоне Орбелиани идеи создания грузинского театра и журнала "Цискари" легко осуществились благодаря влиянию Мананы Орбелиани на Воронцова. Она получила от наместника не только разрешение на издание журнала и организацию театральной труппы, но и материальную помощь.

Всего этого, конечно, Толстой не знал, но он, наверное, знал, что Манана Орбелиани была самой умной, красивой и почитаемой женщиной в обществе Воронцова.

По повести, Воронцов, войдя в зал, где ожидали гости, "извинился перед дамами за то, что опоздал, поздоровался с мужчинами и, подойдя к грузинской княгине Манане Орбелиани... подал ей руку, чтобы вести ее к столу". Во время обеда Толстой из всего общества выделяет Манану Орбелиани. Она вывела общество из неловкого положения тем, что перебила рассказ глупого генерала о неприятном для Воронцова событии.

Из всего этого очевидно, что Л. Толстой располагал большими сведенияхми о Манане Орбелиани, чем Зиссерман. Но возникает вопрос: откуда мог взять эти сведения Л. Толстой, если в книгах, которыми он пользовался при создании "Хаджи Мурата", их не было?

Надо полагать, что во время пребывания в Тбилиси он либо сам видел Манану Орбелиани, либо слышал о ней от других. Толстой мог видеть Манану Орбелиани в обществе или в театре, мог слышать от других восхищенные, отзывы об ее уме и красоте. Тогда же он мог узнать и о том, что Манана Орбелиани имела на Воронцова большое влияние.

Толстой нарисовал в "Хаджи Мурате" исторически правильную, реалистическую картину общества, окружавшего князя Воронцова.

Здесь писатель показывает такое глубокое и точное знание жизни верхушки тбилисского общества, какого он не мог почерпнуть ни в одной книге.

В X главе повести, описывая приемную Воронцова, Толстой выводит характерные для тбилисского общества того времени типы.

"Тут был армянин-богач, покровительствуемый доктором Андреевским, который держал на откупе водку и теперь хлопотал о возобновлении контракта. Тут была вся в черном, вдова убитого офицера, приехавшая просить о пенсии или о помещении детей на казенный счет. Тут был разорившийся грузинский князь в великолепном грузинском костюме, выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье..."^*

^* (Толстой Л. Н. "Хаджи Мурат". Поли. собр. худ. произв., том XIV, стр. 145 - 146.)

Весьма типичен богач-армянин, наживший капитал на водке. Известно, что начиная с 30-х годов XIX века закавказская торговая буржуазия наживала огромные деньги именно на торговле спиртными напитками.

Столь же типична фигура разорившегося грузинского князя, который сохранил внешне княжеское обличье, но пришел "выхлопотать" упраздненное церковное поместье. В Грузии таких князей-дельцов тогда было немало.

В главе IX Толстой изобразил другого грузинского князя, очень ограниченного и глупого. Подхалимством, ловкостью и угодничеством этот князь добился того, что был принят в обществе Воронцова.

На обеде, когда глупый генерал не унимался и рассказывал неприятную историю о "выручке", князь-подхалим перевел разговор на другую тему и начал рассказывать о похищении Хаджи Муратом вдовы Ахмет-хана Мехтулинского.

"Всем стало неловко, но неловкость положения исправил грузинский князь, очень глупый, но необыкновенно тонкий и искусный льстец и придворный, сидевший по другую сторону княгини Воронцовой. Он, как будто ничего не замечая, громким голосом стал рассказывать про похищение Хаджи Муратом вдовы Ахмет-хана Мехтулинского"^*.

^* (Толстой Л. Н. "Хаджи Мурат". Поли. собр. худ. произв. том XIV, стр. 143 - 144.)

Во время своего рассказа грузинский князь, заметив, что Воронцову приятно было слушать о Хаджи Мурате, начал восхвалять Хаджи Мурата:

"Если бы он родился в Европе, это, может быть, был бы новый Наполеон, - сказал глупый грузинский князь, имевший дар лести.

Он знал, что всякое упоминание о Наполеоне, за победу над которым Воронцов носил белый крест на шее, было приятно ему.

- Ну, хоть не Наполеон, но лихой кавалерийский генерал - да, - сказал Воронцов.

- Если не Наполеон, то Мюрат^*, -сразу отступился грузинский князь.

^* (Там же.)

Как видно, угодничество грузинского князя нравилось Воронцову. После обеда одним из партнеров наместника в игре в карты оказался этот князь.

Князь-подхалим - также типичная фигура грузинской действительности 50 - 60-х годов. Известно, что в первые годы своего наместничества Воронцов обласкал местное грузинское дворянство с целью использовать его в интересах колониальной политики. Он дарил грузинским дворянам чины, давал им неограниченные права на эксплоатацию крестьян и другие привилегии. Обласканное грузинское дворянство, увидев в этом прямую выгоду, стало выслуживаться перед русским самодержавием.

Ловкий и глупый грузинский князь из "Хаджи Мурата" является типичным представителем этого услужливого грузинского дворянства.

В повести Толстой описывает также тбилисский театр, где шла опера "Норма", и на спектакле присутствовал Хаджи Мурат.

"В тот же день, вечером, в новом, в восточном вкусе отделанном театре шла итальянская опера. Воронцов был в своей ложе, и в партере появилась заметная фигура хромого Хаджи Мурата в чалме. Он вошел с приставленным к "ему ад'ютантом Воронцова Лорис-Меликовым и поместился в первом ряду. С восточным мусульманским достоинством не только без выражения удивления, но с видом равнодушия просидев первый акт, Хаджи Мурат встал и, спокойно оглядывая зрителей, вышел, обращая на себя внимание всех зрителей"^*.

^* (Толстой Л. Н. "Хаджи Мурат". Поли. собр. худ. продав., том XIV, стр. 148.)

В основе этого эпизода лежит подлинный факт. Он описан в газете "Кавказ" от шестнадцатого февраля 1852 г.

"Говорить ли тебе о необыкновенно красивом тифлисском театре? Он описан графом Сологубом и изображен в иллюстрации Парижской. Одно могу сказать, ты знаешь, что я видел все (от высокой до смешной) сцены в театрах главных городов средней Европы... но нигде не видел я такого миленького, свежего, архитектурно-щегольского театра, на котором бы местный колорит отразился ярче, лучше, облагороженнее, роскошнее, как в Тифлисском.

...Норму я слышал в Петербурге, Париже, Вене, Мюнхене, Дрездене" Берлине, в нескольких театрах Италии, в Одессе и, наконец, в Тифлисе... Конечно, Петербург, Париж, Италия - страна и родина певцов - выше сравнима... им и Бог повелел быть далеко впереди. Но в Одессе, в Берлине, и право иной раз в Вене, я слышал Несколько опер в исполнении не выше здешнего"^*.

^* (Газета "Кавказ", 16 февраля 1852 г.)

Далее автор статьи некий М*** описывает публику, которая слушала оперу "Норма":

"...Театр был полон. Любо было смотреть на темную массу партера, на блестящие ризы лож... Европейцы и туземцы, военные, статские - все pele mele - костюм европейских дам рядом с туземным прелестным нарядом. Меж зрителями особенно замечательными были: персидский принц Бахмед Мурза и отважный наездник экс-наиб Шамиля Хаджи Мурад... Мурад и опера итальянская в Тифлисе - какое сближение!.. Спокойный взор принца, равнодушно скользя по женским лицам, по временам был прикован к сцене и как бы вслушивался в незнакомые, но дивные напевы; сверкающие глаза Хаджи Мурада беспрерывно перебегали с одного лица женского на другое и при forte fortissimo быстро обращались к сцене, но без выражения особого впечатления; казалось: его занимала какая-то тревожная мысль"^*.

^* (Газета "Кавказ", 16 февраля 1852 г.)

Статья заканчивается словами:

"Но в этот вечер там не видел я того, к кому стремились благородные мысли всех, понимающих, кому они обязаны этим новым для края, высоким, эстетическим наслаждением"^*.

^* (Там же.)

Когда Толстой писал свою повесть, он имел под рукой вышеуказанный номер газеты "Кавказ"^* и, безусловно, его использовал. Но театр в Тбилиси он помнил, конечно, по личным впечатлениям. Кроме того, писатель в некоторых важных деталях расходится с газетой. Автор статьи выражает сожаление о том, что в театре не было Воронцова. Толстой в "Хаджи Мурате" показывает кавказского наместника, сидящего в своей ложе. В газете "сверкающие глаза Хаджи Мурата беспрерывно перебегали с одного женского лица на другое", у Толстого же Хаджи Мурат не обращает внимания на женщин и вообще ни на кого не смотрит. Эти расхождения не случайны, они обусловлены художественным замыслом писателя, трактовкой образов и событий. Это особенно ярко сказывается в правдивом описании вечера в доме Воронцовых.

^* (Этот № газеты "Кавказ" Толстому прислал грузинский историк С. С. Эсадзе из Тбилисского военно-исторического музея. "Пользуюсь этим случаем, -писал Эсадзе Толстому в письме от 14 июня 1903 г., - чтобы прислать любопытную заметку о посещении Хаджи Муратом Тифлисского оперного театра". Архив му-зея Л. Н. Толстого, шифр 64/52.)

"На другой день был понедельник, обычный вечер у Воронцовых. В большой, ярко освещенной зале играла скрытая в зимнем саду музыка. Молодые и не совсем молодые женщины в одеждах, обнажавших и шеи, и руки, и груди, кружились в об'ятиях мужчин в ярких мундирах. V горы буфета лакеи в красных фраках, чулках и башмаках, разливали шампанское и обносили конфеты дамам Жена "сардаря", тоже, несмотря на свои немолодые годы, так же полуобнаженная, ходила между гостями, приветливо улыбаясь, сказала через переводчика несколько ласковых слов Хаджи Мурату, с тем же равнодушием, как и вчера в театре, оглядывавшему гостей. За хозяйкой подходили к Хаджи Мурату и другие обнаженные женщины, и все, не стыдясь, стояли перед ним и, улыбаясь, спрашивали все одно и то же: как ему нравится то, что он видит. Сам Воронцов, в золотых эполетах и аксельбантах, с белым крестом на шее и лентой, подошел к нему и спросил то же самое, очевидно, уверенный, как и все спрашивающие, что Хаджи Мурату не могло не нравиться все то, что он видит. И Хаджи Мурат отвечал и Воронцову то, что он отвечал всем: что у них этого нет, - не высказывая того, что хорошо или дурно то, что этого нет у них"^*.

^* (Толстой Л. Н. Поли. собр. худ. произв, том XIV, стр. 148.)

Лев Толстой писал Т. Л. Ергольской, что "Тифлис - цивилизованный город, подражающий Петербургу, иногда с успехом". Нарисованная в "Хаджи Мурате" картина тбилисского аристократического общества действительно напоминает петербургский свет. Вечер в доме Воронцовых - в малом масштабе великосветский бал в столице. Надо отметить, что это исторически верно. Воронцов обращал особое внимание на внешний лоск в Тбилиси буржуазной культуры и цивилизации.

Работая над повестью "Хаджи Мурат", Л. Н. Толстой обратился с просьбой помочь собрать материалы также к своему другу И. П. Накашидзе и к военному историку С. С. Эсадзе.

Толстой впервые обратился к И. Накашидзе, иови-димому, в конце 1901 г. или в начале января 1902 г. Это видно из того, что 16 января И. Накашидзе писал Толстому: "Дорогой Лев Николаевич, как получил Ваше письмо, написал сейчас же в Тифлис надежному человеку, который, надеюсь, исполнит все хорошо"^*.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 16 января 1902 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 28/89.)

Находясь в Москве. Накашидзе работал в Румян-цевском музее, разыскивал материалы о царствовании Николая I.

"Дорогой Лев Николаевич, - писал он, - был я в Румянцевском музее, и там мы вместе с заведующим библиотекой пересмотрели все, что есть о времени царствования Николая I и лично о нем.

Все мелочи, разбросанные по разным книжкам Русской старины, Русского архива, Исторического вестника и т. д.

Единственно цельный свод-это сочинение Lacoix, которое я Вам прислал, к сожалению, не пригодилось Вам.

Мне советовали в Рум. музее, чтобы Вы обратились в Петербургскую публичную библиотеку, что там может найтись больше материала, чем у них"^*.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 30 августа 1902 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 46/31.)

В октябре 1902 года Толстой просит И. Накашидзе найти человека, который мог бы извлечь материал о Хаджи Мурате из Кавказского архива. В ответ на эту просьбу Накашидзе тотчас сообщает:

"Вчера Павел Александрович передал мне Ваш}?-просьбу рекомендовать кого-нибудь в Тифлисе, кто может прислать дело из архива. Пишу Вам адрес моего приятеля - юриста, который может толково сделать это дело. Вы ему напишите только, из какого архива надо взять это дело. И за какой год, и куда выслать. Я в свою очередь пишу ему сегодня письмо.

Тут мы Вам разыскали двух стариков солдат, свидетелей войны с Шамилем. Если будет нужно, напишите, и они приедут к Вам"^*.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 17 октября 1902 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 46/32.)

Накашидзе рекомендовал Толстому для извлечения архивного материала своего друга - юриста, некоего Элиава Николая Зурабовича, но писатель, повидимому, не счел нужным прибегнуть к его услугам.

В этом письме интересно другое - разыскание солдат-ветеранов, участников Кавказской войны. Известно, что Л. Толстой при воссоздании картин прошлого особое значение придавал материалу, собранному от живых свидетелей. Он поэтому просил И. Накашидзе найти солдат - участников Кавказской войны.

Об этом же свидетельствует грузинская писательница Н. Накашидзе в своих "Воспоминаниях".

"Однажды, приблизительно в 5 часов, только что вернулся со службы Илья, как открылись двери и вошел Л. Н. Толстой...- Зашел на несколько минут, Илья Петрович, - сказал он, поздоровавшись.- Хочу поэкс-плоатировать Вас и просить помощи в собирании некоторых сведений о Хаджи Мурате... Здесь, в Москве, говорят, есть приют, в котором живут престарелые солдаты дагестанской войны. Я хочу знать, это правда или нет. Может быть, они знают что-нибудь... Кроме того, я хочу спросить, есть ли у вас на Кавказе знакомый, который мог бы прислать мне сведения из архива. Мне очень неудобно вас беспокоить, но Хаджи Мурата все считают врагом своего народа, а я считаю это ошибкой.

Мы посоветовали обратиться к полковнику Семену Спиридоновичу Эсадзе, который хорошо знал историю дагестанской войны и Шамиля^*.

^* (Накашидзе Н. "Воспоминания". Тбилиси, 1946 г., стр. 201 - 202.)

В этих воспоминаниях есть отдельные неточности, но главное, намерение Толстого побеседовать с участниками Кавказской войны, передано правильно.

На это же указывает И. Накашидзе в своей книге "Как я познакомился со Львом Толстым".

"Известно, что, когда Лев Николаевич писал художественные произведения, особенно высоко он ставил и ценил те сведения, которые шли от живых людей, от свидетелей описываемых событий. Поэтому Толстой обратился к своим друзьям с просьбой найти участников Кавказской войны. Я с одним моим другом, Д. Н., пошел разыскивать нужного человека. Нам сказали, что в предместье Москвы есть огромный дом для престарелых военных инвалидов, и мы прямо пошли туда..."^*

^* (Накашидзе И. "Как я познакомился со Львом Толстым", Тбилиси, 1928 г., стр. 33.)

Далее И. Накашидзе описывает дом престарелых солдат-инвалидов, который произвел на них чрезвычайно мрачное впечатление.

"...Среди престарелых солдат мы скоро нашли нужных нам людей... это были два инвалида, которые с молодых лет служили на Кавказе. Когда мы начали расспрашивать их о Шамиле и о тех прошедших событиях, которые они пережили, старики оживились и с удовольствием поделились с нами своими воспоминаниями. Они вспомнили свою прошлую кавказскую походную жизнь.

Эти старики хорошо знали Льва Николаевича и, когда им сказали, что Лев Николаевич хочет видеть лично их и побеседовать о кавказских походах, то они с удовольствием согласились ехать в Ясную Поляну.

И вот теперь многие читатели повести "Хаджи Мурат" не сомневаются в том, что в некоторых местах языком автора говорят эти ветераны Кавказской войны^*.

^* (Накашидзе И. "Как я познакомился со Львом Толстым", Тбилиси, 1928 г., стр. 33.)

Замечание И. Накашидзе нам представляется очень важным. Действительно, не в этой ли живой связи писателя с народом - источник его замечательной правдивости? Не это ли общение с простыми людьми помогало Толстому критически воспринимать официальные версии и толкования?

По возвращении в Грузию, И. Накашидзе продолжает оказывать помощь Толстому в собирании материалов для повести "Хаджи Мурат". В Тбилисском военно-историческом архиве Накашидзе вместе с военным историком С. Эсадзе и учителем Шульгиным собирает материал, посылает его в Ясную Поляну.

"Дорогой Лев Николаевич, - писал Накашидзе 27 февраля 1903 г.- Вы, вероятно, уже получили от моего знакомого, учителя Шульгина, сведения, добытые им у старушки Коргановой. Он мне рассказывал, что сведе-дения эти скудны, старушка очень дряхлая и многое перезабыла.

Печально обстоит дело и в здешнем архиве. Работаем мы вдвоем: офицер, служивший в архиве, человек знающий, и я под его руководством. Архив в таком состоянии, что надо перелистывать нее дела, чтобы натолкнуться на то, что нужно, а дел - масса. Офицер этот давно занимается в архиве и говорит, что резолюции Николая I попадались ему, но что их очень мало. Относительно Хаджи Мурата сведения попадаются в донесениях, их можно собирать, если они нужны Вам. Присылаю пока то, что найдено нами до сих пор."^*

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 27 февраля 1903 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 57/57.)

На это письмо Лев Николаевич Толстой ответил:

"Спасибо Вам за Ваши два письма, дорогой Илья Петрович, и ваши труды для меня. Радуюсь, что до сих нор Вас не тронули. Будем надеяться, что так и будет продолжаться.

Вы пишете о Кавказе, сборниках, имею 22 тома. Я знаю "Сборник сведений о кавказских горцах..." и т. д. Из этого сборника у меня есть 6 первых томов. Дали из публичной библиотеки Петербурга еще 2, 7, 8 книгу. Это ли самое? Вероятно, нет, и я пишу Стасову.

Сведения от Эсадзе не получил, вперед очень благодарю.

Еще просьба: Вы читали начало моего рассказа, если помните, там солдаты сидят в секрете, высланные из крепости Воздвиженской, и принимают присланного от X. М. лазутчика. Все это, как мне вспоминается теперь, неверно. Для того, чтобы исправить эти неверные места, нужны ответы на следующие вопросы: не можете ли вы найти старого служаку, пехотного офицера, служившего в 1852 году, который бы ответил на эти вопросы:

1) Высылались ли они из крепости в секрет.

2) Если не высылались, то где стояли караул-часовые, ограждавшие крепость от внезапного нападения?

3) Каким образом принимали часовые приходящих лазутчиков и доставляли их к начальству?.."^*

^* (Толстой Л. Н. Письмо к И. П. Накашидзе от 7 марта 1903 г. Соч. Толстого Л. Н., изд. жури. "Жизнь для всех", 1913 Г., том XVI, стр. 304 - 307.)

Из этого письма видно, что одним из первых, кто читал в рукописи начало повести "Хаджи Мурат", был И. П. Накашидзе. Оно показывает также стремление Толстого получить побольше материала от живых свидетелей, участников Кавказской войны, и его стремление к наибольшей точности в изображении событий. Толстой решил изменить одну главу, потому что сцена в Воздвиженской крепости, где солдаты принимают лазутчиков, в раннем варианте сделана неправильно.

Спустя два дня И, Накашидзе снова пишет Толстому, подробно сообщая о своей работе в Кавказском военно-историческом архиве:

"Дорогой Лев Николаевич, пишу Вам в архиве. Сейчас генерал Василий Александрович Потто, заведующий архивом, передал мне для просмотра Кавказский Сборник, издаваемый по указанию его императорского высочества, главнокомандующего Кавказской армией... Знакомо ли Вам это издание?...

...О "Хаджи Мурате" продолжаем выбирать для Вас сведения и будем высылать их по частям.

Эсадзе на днях, через дня два, вышлет все, что пока собрано им.

Узнал я, что тут есть один старик, имеющий кое-что интересное рассказать о Хаджи Мурате, разыщем его и опросим."^*

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от 1 марта 1903 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 57/68.)

На это письмо Толстой ответил двадцатого марта 1903 года:

"Очень вам благодарен за присланные сведения. Мне теперь ничего не нужно более, кроме ответа на тот вопрос, который я сделал вам в последнем письме. Характерных резолюций Николая I наверно нет.

Не знаю, как благодарить Эсадзе, приславшего мне столько выписок, сделанных своей рукой. Я никак не ожидал, что он положит столько труда на это, и мне теперь очень совестно перед ним. Не прислать ли ему мои сочинения с надписями.

Поблагодарите тоже очень и С. Н. Шульгина за его последнее письмо и сообщенные сведения. Записки о ранней деятельности Хаджи Мурата мне не нужно и выписок из Кавказского Сборника. Он у меня будет.

Спросите тоже у Шульгина позволения прислать ему мои сочинения. Я намереваюсь писать ему, но если за недосугом и слабостью не успею, попросите его извинить меня"^*.

^* (Толстой Л. Н. Соч., изд. журн. "Жизнь для всех", том XVI. стр. 308.)

Вскоре после этого письма Толстой поблагодарил своих кавказских корреспондентов и просил прекратить работы над архивом, но Эсадзе, Накашидзе, Шульгин и после получения письма от Толстого продолжали разыскивать материал. Они собрали различные сведения о Хаджи Мурате, допрашивали участников Кавказской войны, и все добытые сведения посылали в Ясную Поляну.

"Он, -сообщал Накашидзе Толстому 11 апреля 1903 г. об Эсадзе, - не хочет прекращать своей работы по Хаджи Мурату, думает, что Вы писали потому, что стеснялись утруждать его"^*. В этом же письме Накашидзе сообщает о том, что он продолжает работу.

^* (Накашидзе И. П. Письмо к Л. Н. Толстому от И апреля 1903 г. Архив Госуд. музея Л. Н Толстого, шифр 60/69.)

Как выше было упомянуто, одновременно с И. Накашидзе в тбилисском архиве собирал материалы для Толстого и известный грузинский историк С. Эсадзе (1868 - 1928 г.). Он прекрасно знал историю Кавказской войны, работал долго в военно-историческом архиве, и, безусловно, мог дать Толстому самый ценный материал. С. Эсадзе не ограничился изучением только тех вопросов, которые непосредственно касались жизни Хаджи Мурата, он широко охватил в своих разысканиях весь период движения кавказских горцев.

"...С описанием жизни Хаджи Мурата, -писал он Толстому 5 февраля 1903 года, - связаны многие другие вопросы, каковы, например, распространение и борьба с мюридизмом, история трех имамов Чечни и Дагестана: Казы-Мулы, Гамзет-бека и Шамиля, отношение аварских, мехтулинских и других властителей к русскому правительству, обзоры военных действий и гражданского управления в эпоху, когда мюридизм получил наибольшее развитие (1830 - 1852) и т. Д. По получении от Вас программы для моей работы я буду считать за особенную честь для себя доставить все необходимые для Вас сведения, а пока я приступил к собиранию документов, относящихся до Хаджи-Мурата и не вошедших в присланный Вам отделом X том актов археографической комиссии"^*.

^* (Эсадзе С. С. Письмо к Л. Н. Толстому от 5 февраля 1903 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 56/89.)

На это письмо С. Эсадзе Л. Толстой ответил девятнадцатого февраля 1903 года.

"Очень благодарен Вам за Вашу любезную готовность помочь мне.

Мне желательно иметь только то, что 1) касается Хаджи Мурата и то, кроме всего того, что есть в X томе актов, и 2) распоряжение о Кавказской войне во время наместничества Воронцова и в особенности 50, 51 и 52 годов"^*.

^* (Фотокопия с письма. Опубликовано в XVI томе Соч. Толстого Л. Н., изд. жури. "Жизнь для всех", стр. 303.)

После получения письма от Л. Толстого С. Эсадзе уяснил себе, в чем именно нуждается писатель и начал разыскивать только те отсутствовавшие у Толстого документы, которых он не мог нигде достать, кроме как в Кавказском архиве.

Эсадзе собственноручно делает выписки из различных документов, иногда снимает с них копии. Он же составляет для Толстого большой библиографический указатель^* литературы о мюридизме, Казы-Муле, Гамзет-беке и Шамиле и вместе с неопубликованной статьей капитана Пружановского об истории мюридизма от начал возникновения до наместничества Воронцова посылает Толстому.

^* (Библиографический указатель, составленный С. Эсадзе, находится в Госуд. музее Л. Н. Толстого.)

Восьмого апреля 1903 года Эсадзе посылает Толстому новые документы: распоряжение императора Николая I, его план кавказско-горской войны, историю Куринского полка,^* который все время действовал в Чечне и Дагестане, карты Восточного и Западного Кавказа некоторые приказы Воронцова. В своем письме Эсадзе обещает Толстому в скором времени прислать материал о похищении Хаджи Муратом ханши Нох-Бека^**.

^* (Книга "Куринцы в Чечне и Дагестане" составлена командиром Куринского полка Казбеком.)

^** (Эсадзе С. С. Письмо к Л. Н. Толстому от 8 апреля 1903 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 70/83.)

На это письмо Эсадзе получил ответ от Л. Н. Толстого и благодарность "за огромный труд", который был проделан для него. Толстой сообщал своему грузинскому корреспонденту, что он получил книги, карты, выписки и другой высланный им материал^*.

^* (Фотокопия с автографа; напечатана в Соч. Л. Н. Толстого, изд. журн. "Жизнь для всех", том XVI, стр. 309.)

В конце мая, согласно желанию Толстого, Эсадзе прекращает работу в архиве и двадцать четвертого мая вместе с письмом посылает последние собранные им материалы. В том же письме Эсадзе обещает послать Толстому, если писатель того пожелает, гравюры, фотографические снимки и портреты разных деятелей 50-х годов XIX века^*.

^* (Письмо Эсадзе С. С. к Л. Н. Толстому от 24 мая 1903 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 62/94.)

В июне С. С. Эсадзе получает от Л. Н. Толстого авторский экземпляр собрания сочинений с надписью в знак благодарности за ту помощь, которую оказал историк писателю в собирании материалов для "Хаджи Мурата". Эсадзе послал ответное письмо Толстому и выразил свою благодарность "за столь лестное внимание" к нему. Вместе с письмом Эсадзе поедал Толстому номер тбилисской газеты "Кавказ", в котором была помещена большая статья о театре и спектакле "Норма"^*.

^* (Письмо Эсадзе С. С. к Л. Н. Толстому от 14 июня 1903 г. Архив Госуд. музея Л. Н. Толстого, шифр 64 - 52.)

Большую помощь Толстому в сборе материалов для повести "Хаджи Мурат" оказал учитель Тифлисской 2-й женской гимназии С. Н. Шульгин, но его роль доста-точно освещена в научной литературе о "Хаджи Мурате", и мы на этом не останавливаемся.