Однажды, беседуя о творчестве горячо любимого им A. П. Чехова, Толстой увлеченно сказал: "Чехов - несравненный художник. Да, да, именно: несравненный... художник жизни"1.
1 (П. А. Сергеенко. Толстой и его современники, с. 226.)
Эти слова могут служить замечательной характеристикой самого Толстого. Известный советский писатель B. В. Вересаев свою книгу о Толстом и Достоевском назвал "Живая жизнь", а ту часть книги, которая посвящена творчеству Толстого, озаглавил "Да здравствует весь мир!".
И действительно - прославление, и утверждение "живой жизни" составляет душу, цель и смысл толстовского творчества, его пафос. В пору работы над "Войной и миром" Толстой писал, что главную задачу художественного творчества он видит в том, чтобы "заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых, всех ее проявлениях" (61, 100). И он умел это делать, как немногие из художников.
В произведениях Толстого жизнь показана с такой полнотой и многообразием, что Горький имел основание утверждать: "Толстой - это целый мир"1. И не только все творчество великого писателя представляется нам огромным, почти необозримым миром, но и каждое из его крупнейших произведений - это целостный, большой мир, созданный художником по законам искусства - законам красоты - и по законам живой, зримой, осязаемой жизни, с ее звуками, цветом, запахом, движением.
1 (М. Горький. История русской литературы, с. 296.)
Чудесно сказал о толстовском творчестве его современник - известный русский писатель В. Г. Короленко:
"Мир Толстого - это мир, залитый солнечным светом, простым и ярким, мир, в котором все отражения по размерам, пропорциям и светотени соответствуют явлениям действительности, а творческие сочетания совершаются в соответствии с органическими законами природы... Над его пейзажем светит солнце, несутся облачные пятна, есть людская радость и печаль, есть грехи, преступления и добродетели... И все эти образы, трепещущие жизнью, движением, кипящие человеческими страстями, человеческой мыслью, стремлением ввысь и глубокими падениями, созданы в полном соответствии с творчеством жизни, их размеры, их окраска, пропорции их взаимного распределения отражают тонко и ясно, как экран под прямым зеркалом, взаимоотношения и светотени действительности. И все это отмечено печатью духа, светится внутренним светом необыкновенного воображения и никогда не устающей бодрой мысли"1.
1 ("Л. Н. Толстой в русской критике", с. 331 - 332.)
В той же статье Короленко взволнованно пишет не только о "верности, чистоте и прозрачности" толстовских образов, но и о поразительной широте "творческого захвата" Толстого, об огромности его художественного горизонта, о его безудержном творческом воображении. Если средний художник, пишет Короленко, с трудом поднимает в воображении двух-трех, ну десяток лиц, причем чем их больше, тем они тусклее, то "воображение Толстого поднимает сотни образов и несет их с изумительной легкостью, как могучая река свои караваны и флотилии".
Обращаясь к крупнейшему из эпических творений Толстого, роману "Война и мир", Короленко говорит, что "его герой - целая страна, борющаяся с нашествием врага", что в картине Толстого - сотни лиц, и ни одно из них не хочет уйти из нашей памяти. "И все это вместе растекается вширь, как наводнение, грозя выхлестнуть из рамы со стихийной силой самостоятельного, непокорного ничьему велению явления жизни".
В. Г. Короленко - сам большой художник - искренне признавался, что, читая "Войну и мир", боялся за Толстого, "справится ли он с вызванной им стихией, не окажется ли чрезмерной поднятая им тяжесть, не превратится ли все в хаос". Но Толстому "по силам то, под чем упал бы всякий другой, - пишет Короленко. - Своим истинно орлиным взглядом он все время обозревает огромное поле своего действия, не теряя из виду ни одного лица в отдельности и не позволяя им закрывать перед собой целое"1.
1 ("Л. Н. Толстой в русской критике", с. 333 - 334.)
Так Короленко определил самое главное в творческом методе Толстого: гениальное умение соединить общее и частное, целое и отдельное, большое и малое, умение собрать и выразить все это в единстве и в движении, в развитии, во взаимоотношении и взаимодействии.
Толстой, как никто до него, дал образцы художественного изображения движущихся, развивающихся событий и "текущих", сложных, противоречивых, живых человеческих характеров. В отличие от многих других писателей Толстой не дает в начале произведения полных, исчерпывающих характеристик действующих лиц. Образ героя, его внешний портрет и, главное, характер раскрываются им в движении. Постепенно читатель узнает, как герой действует, о чем думает и говорит, какое впечатление производит на окружающих.
Толстой - великий психолог. Еще Пушкин и Лермонтов дали в своих произведениях блестящие образцы проникновения во внутренний мир своих героев, в их психологию. Толстой не только воспринял их опыт, но и сделал громадный шаг вперед. Если его предшественники интересовались главным образом конечным результатом душевных переживаний, то Толстого увлекало изображение самого процесса душевной жизни его героев, показ "диалектики души", как назвал эту способность писателя Н. Г. Чернышевский. "Главная цель искусства, - писал Толстой, - проявить, высказать правду о душе человека, высказать такие тайны, которые нельзя высказать простым словом... Искусство есть микроскоп, который наводит художник на тайны своей души и показывает эти общие всем тайны людям". Толстой изумительно владел мастерством тончайшего психологического анализа, умением снимать покровы с самых потаенных движений человеческого сердца. Он пользовался своим непревзойденным искусством "человековедения" с единственной целью: сказать людям правду о жизни и о них самих.
И в жизни и в искусстве Толстой более всего ненавидел ложь и не жалел сил для борьбы с нею. "Как ни пошло это говорить, - писал он Н. Н. Страхову, - но во всем в жизни, и в особенности в искусстве, нужно только одно отрицательное качество - не лгать.
В жизни ложь гадка, но не уничтожает жизнь, она замазывает ее гадостью, но под ней все-таки правда жизни... но в искусстве ложь уничтожает всю связь между явлениями, порошком все рассыпается" (62, 308).
Неутомимый поборник правды, Толстой был художником-реалистом, убежденным в том, что, правда и реализм в искусстве неразделимы. Реализм, который утверждает Толстой своим творчеством, не знает страха. Для него нет ни запретных, ни недоступных областей жизни. "Писать надо все и обо всем", - говорил Толстой в одной из бесед с Горьким. Лишь тому художнику удается правдивое воспроизведение жизни, кто умеет глубоко проникнуть в ее противоречия и конфликты, понять их источник. Толстой без устали исследовал противоречия современной ему действительности, стремился до конца выяснить причины, разделившие людей на богатых и бедных.
Показывая действительность такой, какова она есть, Толстой обличает ее темные стороны, беспощадно осуждает "злые начала", уродующие красоту жизни. В его творчестве достиг наивысшего расцвета художественный метод критического реализма, основоположниками которого в русской литературе были Пушкин и Гоголь.
До корней обнажая острейшие социальные конфликты, писатель ставил в своих произведениях главные вопросы времени. При этом на первый план он выдвигал еще не решенные вопросы, открывая новые стороны действительности.
Толстой утверждал, что искусство нужно только потому, что "открывает людям нечто новое... учит людей видеть, понимать, чувствовать" (30, 440). Решающим признаком настоящего искусства Толстой считал способность заражать читателя, слушателя, зрителя теми чувствами, которые пережил сам художник. Холодному, ничего не пережившему, равнодушному и невежественному человеку, говорил Толстой, совсем не следует заниматься искусством. Он считал, что "истинное художественное произведение - заразительное - производится только тогда, когда художник ищет" (53, 77). Надо, чтобы "произведение было исканием", записал Толстой в дневнике.
О самом писателе можно с полным правом сказать, что и каждое из его произведений, и все его творчество было исканием. Буржуазная критика все содержание исканий Толстого обычно сводит к религии, к определению "смысла жизни" в духе его религиозно-нравственного учения. На самом же деле главное в исканиях писателя - это постановка великих вопросов своего времени.
По убеждению Толстого, каждый художник должен "принимать участие в общей жизни человечества". Определяя свои требования к искусству, он утверждал, что "в каждый данный момент оно должно быть - современное - искусство нашего времени" (53, 81).
Толстой был решительным противником теории "чистого искусства", уводившей художника от действительности. Он подверг сокрушительной критике декадентское искусство, жрецы которого прославляли непонятность, неясность, загадочность содержания и утонченную вычурность формы произведений. Толстой язвительно высмеивал стихи декадентских поэтов, называл их заумными ребусами и шарлатанством.
В трактате Толстого "Что такое искусство?" дана уничтожающая критика рецептов, по которым фабрикуются изделия "искусственного искусства", являющегося "пустой забавой праздных людей" (30, 80).
Столь же сурово критиковал Толстой произведения писателей и художников-натуралистов, старающихся рабски копировать явления действительности, сводящих задачу искусства к простому фотографированию жизни. О подобных "копировщиках" Толстой говорил: "Идет мужик - опишут мужика, лежит свинья - ее опишут, и т. д. Но разве это искусство? А где же одухотворяющая мысль, делающая бессмертными истинно великие произведения человеческого ума и сердца?.. И как легко дается это писание "с натуры"! Набил себе руку - и валяй!"1.
1 ("Литературное наследство", т. 37 - 38. Л. Н. Толстой, кн. 2, с. 422.)
Без одухотворяющей мысли, без глубокой и верной идеи нет настоящего художественного произведения. "Это страшная ошибка - думать, что прекрасное может быть бессмысленным", - подчеркивал Толстой. Все его творчество было направлено против этой "страшной ошибки". И Тургенев был вполне прав, называя Толстого "художником мысли".
Толстой принадлежит к числу тех писателей, кто со всей определенностью выражает свое отношение к изображаемому. И потому-то с такой силой звучит авторский голос в книгах Толстого. Писатель никогда не остается равнодушным наблюдателем описываемых им событии. Он восторгается и негодует, обличает и жалеет, радуется и скорбит и заставляет читателя со всей силой пережить всю гамму чувств, которыми охвачены его герои.
Художественные образы, созданные Толстым, поражают своей жизненностью. Горький советовал всем писателям учиться у Толстого "пластике, изумительной рельефности изображения": "Когда его читаешь, то получается - я не преувеличиваю, говорю о личном впечатлении - получается впечатление как бы физического бытия его героев, до такой степени ловко у него выточен образ; он как будто стоит перед вами, вот так и хочется пальцем тронуть"1.
1 (М. Горький. О литературе. М., Гослитиздат, 1953, с. 441.)
Такое же ощущение испытывает каждый читающий или слушающий произведения Толстого. Образ чудесной волшебницы Наташи Ростовой, как зовут ее другие герои романа "Война и мир", понятен, близок и дорог не только нам, русским людям, но и людям любой другой страны. Восхищаясь художественным совершенством образов "Войны и мира", французский писатель Ромен Роллан с большой теплотой говорит о Наташе Ростовой: "Милая девчурка, проказница и хохотунья, с любящим сердцем, она как бы живет рядом с вами, и вы следите за ее ростом с целомудренной нежностью брата - кому из читателей не кажется, что он встречал ее в своей жизни?.. Да, этот образ служит безжалостной мерой при оценке почти всех женских типов, созданных современными романистами и драматургами! Толстому удалось запечатлеть трепет самой жизни, читаешь, и тебе кажется, что ты видишь, как от строчки к строчке меняется жизнь героев"1.
1 (Ромен Роллан. Собр. соч. в 14-ти томах, т. 2, с. 265 - 266.)
Как и другие положительные герои Толстого, Наташа Ростова привлекает нас чистотой нравственного чувства, неспособностью лгать, притворяться, злословить, интриговать, жить той "призрачной" эгоистической жизнью, на которую обрекли себя люди, принадлежавшие к "избранному" аристократическому обществу. Положительные герои Толстого необыкновенно чутки к правде и испытывают отвращение к любой фальши. Им свойственны высокая культура и благородство чувств - свидетельство богатства их внутреннего мира.
Основная отличительная черта отрицательных персонажей в произведениях Толстого - отсутствие нравственных принципов, эгоистическая узость интересов и стремлений.
Благодаря непревзойденному умению изображать "диалектику души", Толстой поднял на новую высоту искусство человековедения, каким, по словам Горького, является художественная литература. Он открыл новые пути художественного познания жизни отдельного человека и целого народа, показав зависимость "судьбы человеческой" от "судьбы народной".
Весь арсенал художественных средств - сюжет произведения, его композицию, язык персонажей, авторскую речь - Толстой подчинил одной цели: сказать о жизни правду, нужную людям. Как метко пишет Чичерин, "язык "Войны и мира" в его самых существенных особенностях - это орудие, добывающее правду"1. То же самое можно сказать о языке и стиле других великих произведений Толстого.
1 (А. В. Чичерин. Возникновение романа-эпопеи. М., "Советский писатель", 1958, с. 178.)
Вся жизнь писателя была до предела заполнена непрестанным трудом. "Чем ярче вдохновение, - говорил он, - тем больше должно быть кропотливой работы для его выражения".
О своем обычном самочувствии, в котором он находился с тех пор, как стал писателем, и - до конца жизни Толстой писал: "Работа моя томит и мучает меня, и радует и приводит то в состояние восторга, то уныния и сомнения; но ни днем, ни ночью, ни больного, ни здорового, мысль о ней ни на минуту не покидает меня". Дневники и письма Толстого, представляющие подлинную и, можно сказать, подневную летопись его жизни, дают сотни и тысячи подтверждений этому признанию. Особенно мучился он, когда на его "верстаке", как поздний Толстой называл свой письменный стол, находились его крупнейшие произведения, такие, как "Война и мир", "Анна Каренина", "Воскресение", или произведения, которые по тем или иным причинам "не задались" автору, такие, как роман "Декабристы" или роман о Петре I и другие.
После окончания "Войны и мира" Толстой, как мы уже говорили, был захвачен замыслом романа об эпохе Петра I. В ту пору он писал А. А. Фету: "Я тоскую и ничего не пишу, а работаю мучительно. Вы не можете себе представить, как мне трудна эта предварительная работа глубокой пахоты того поля, на котором я принужден сеять. Обдумать и передумать всё, что может случиться со всеми будущими людьми предстоящего сочинения, очень большого, и обдумать миллионы возможных сочетаний, для того, чтобы выбрать из них 1/1000000 - ужасно трудно. И этим я занят".
Проделав огромную работу по собиранию и изучению материалов о Петровской эпохе, Толстой признается письме к П. Д. Голохвастову от 12 января 1873 года: "...Я всю зиму нынешнюю нахожусь в самом тяжелом, ненормальном состоянии. Мучаюсь, волнуюсь, ужасаюсь перед представляющимся, отчаиваюсь, обнадеживаюсь и склоняюсь к тому убеждению, что ничего, кроме муки, не выйдет".
Но, разумеется, творческий труд доставлял Толстому нe только тяготы, волнения и мучения, но и большие радости. В раннюю пору работы над "Войной и миром" он писал А. А. Фету: "Коли бы можно бы было успеть 1/100 долю исполнить того, что понимаешь, но выходит только 1/10000 часть. Все-таки это сознание, что могу, составляет счастье нашего брата. Вы знаете это чувство. Я нынешний год с особенной силой его испытываю".
Если вспомнить, что в "Войне и мире" насчитывается около 600 действующих лиц, то можно себе представить, сколько труда должен был потратить писатель, обдумывая "миллионы возможных сочетаний", из которых складываются взаимоотношения героев романа.
Много труда требовали от Толстого поиски наилучшего начала произведения. Напомним, что в его архиве сохранилось 15 вариантов начала "Войны и мира", 11 вариантов начала "Анны Карениной", 12 начал романа "Воскресение", 25 начал романа о Петровской эпохе, написанных до 1873 года, и 8 начал того же романа, написанных шесть лет спустя.
Над повестью "Детство" - первым опубликованным произведением - Толстой работал немногим более года. Она насчитывает четыре редакции. Над одним из поздних своих произведений - повестью "Хаджи-Мурат" - Толстой работал в 1896 - 1898 и 1901 - 1904 годах, то есть на протяжении семи лет. Она насчитывает десять редакций.
С молодых лет писатель приучил себя к работе трудной, упорной, поглощающей все силы. Те дни, когда ему писалось "очень легко", он считал потерянными. Толстой не ждал, когда наступит период творческого подъема. Он работал всегда, при любом настроении и в любом состоянии. Вот что рассказывает об этом С. А. Берс: "Он, по-видимому, не ждал вдохновения и не признавал его. Он садился ежедневно утром за стол и работал. Если он не писал, то подготовлялся к писанию изучением источников и материалов"1.
1 ("Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников", т. 1, 1978, с. 174.)
Работая над первой повестью "Детство", Толстой установил для себя такие правила: "Надо навсегда отбросить мысль писать без поправок. 3, 4 раза - это еще мало". И еще: "Нужно без жалости уничтожать все места неясные, растянутые, неуместные, одним словом неудовлетворяющие, хотя бы они были хороши сами по себе" (46,101).
С годами, приобретая огромный опыт, Толстой не только не уменьшал, но, напротив, все более повышал требовательность к себе и другим литераторам. "Надо, главное, - советовал он, - не торопиться писать, не скучать поправлять, переделывать 10, 20 раз одно и то же..." (64, 40).
Толстой очень строго относился к писателям-ремесленникам, сочинявшим свои "произведения" без настоящего увлечения и без убежденности в том, что они нужны людям.
Страстную, самозабвенную увлеченность творчеством Толстой сохранил до последних дней жизни. В пору работы над романом "Воскресение" он признавался: "Я так увлечен этим делом, что думаю о нем день и ночь" (71, 477). И еще: "...Предаюсь любимому делу, как пьяница, и работаю с таким увлечением, что весь поглощен работой" (71, 474).
Толстой смотрел на писательский труд как на деятельность, при которой "готовишься жить и умереть на основании тех слов, которые высказываешь". Он говорил своим собратьям по перу: "Писать надо только тогда, когда каждый раз, что обмакиваешь перо, оставляешь в чернильнице кусок мяса...".
Страстную заинтересованность писателя в событиях и людях, о которых он пишет, его глубочайшую убежденность в правоте идей, которые он отстаивает, Толстой называл "нервом искусства". Всеми силами души полюбив "предмет" своего произведения, художник, по убеждению Толстого, "не пожалеет никаких трудов для того, чтобы облечь любимое содержание в наилучшие формы" (30, 436). И сам он показал образцы именно такой заботы о совершенствовании своих произведений.
Осенью 1902 года Толстой сообщил В. Г. Черткову: "Кончил "Хаджи-Мурата", которого в неотделанном вполне виде отложил, и при жизни не буду печатать". Правда, он и после этого письма продолжал дополнять и исправлять повесть, по считал, что не довел ее, как он говорил в таких случаях, до "последней степени отделки".
По убеждению Толстого, совершенствование мастерства не имеет пределов. В эстетическом трактате он дал такое определение высшей степени мастерства: "Простота, краткость и ясность есть высшее совершенство формы искусства, которая достигается только при большом даровании и большом труде" (30, 349).
Толстой прекрасно видел, что и самый характер художественного мастерства, и различные степени его прямым образом зависят от того, к кому обращены произведения искусства и литературы. Одно дело, когда писатель или художник ориентируется на избранных, на немногих "ценителей", требующих изощренной, утонченной формы. И совсем другое, когда они обращаются к миллионам люден, к людям труда, составляющим подлинный "большой свет" - по любимому выражению Толстого.
Выдвигая простоту, краткость и ясность в качестве высших критериев совершенства формы, Толстой указывал, что создание произведений, отвечающих этим требованиям, - дело очень трудное и справиться с ним может только "художник всенародный".
Преклоняясь перед Толстым-художником, восхищаясь его непревзойденным мастерством, Горький утверждал, что "в искусстве слова первый - Толстой"1, и настойчиво советовал молодым писателям изучать его гениальные произведения, постигая его творческий опыт.
1 (М. Горький. Собр, соч. в 30-ти томах, т. 29, с. 298.)