Толстой и церковники

В феврале 1901 года святейший синод принял решение об отпадении (отлучении) Льва Николаевича Толстого от православной церкви. В перечень отлученных, преданных анафеме "еретиков" к именам Ивана Болотникова, Степана Разина, Емельяна Пугачева, Григория Отрепьева и других отвергнутых церковью лиц синод добавил имя прославленного писателя, которого во всем мире называли гордостью России.

Лев Николаевич Толстой

Чем, какими "преступлениями" Толстого был вызван этот исключительный по изуверской жестокости акт? Что предшествовало этому событию? Как оно было воспринято на родине писателя и за рубежом? Какие оно имело последствия для Толстого, с одной стороны, и для церковников - с другой?

На эти и некоторые другие вопросы, связанные с историей отлучения от церкви, читатели найдут ответ в данной книге, в значительной своей части построенной на впервые извлеченных из архивов документах, а также откликах повременной печати, жадно следившей за долголетней борьбой церковников, которых В. И. Ленин назвал "чиновниками в рясах, жандармами во Христе" и "темными инквизиторами"^*, с вероотступником Толстым.

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 22.)

Широкое привлечение автором ранее неизвестных, а также основательно позабытых материалов помогает ему создать столь впечатляющую картину, что становится ясным: отлучение от церкви не есть частный, пусть и значительный, эпизод из жизни Толстого, а - крупнейшее событие русской общественной жизни начала 900-х годов, один из "разрядов" в ее до предела насыщенной предгрозовой атмосфере.

Дело департамента полиции за № 349

Полоса журнала 'Нива', в котором была начата публикация романа 'Воскресение'

Л.Н. Толстой и М. Горький. Ясная Поляна. 1900

Л. Н. Толстой и С. А. Толстая с В В. Стасовым и скульптором И Я. Гинцбургом. Ясная Поляна. 1900

'Дело святейшего синода о графе Льве Толстом'

Вспомним: всего четыре года отделяют это событие от начала первой народной революции в России. Предвидя ее скорое приближение, светские и духовные правители страны лихорадочно искали способы ее предотвращения. Они занимались этим сообща. И гонения, направленные против Толстого, велись по строго согласованному ими плану. Из документов, сохранившихся в архивах, видно, что высшие духовные чины долго и настойчиво требовали от высшей светской власти ускорить расправу с Толстым.

Сегодня мало кому известно, что по настоянию ряда высоких священнослужителей вопрос об отлучении Толстого от церкви обсуждался синодом еще в 80-е годы, затем в начале и в конце 90-х. И если принятие синодом решения откладывалось, то потому только, что, страшась взрыва народного негодования, он не хотел превратить Толстого в мученика.

Изучая шаг за шагом историю взаимоотношений великого писателя с церковниками, исследователи и вместе с ними читатели не могут не восхищаться величайшей честностью, искренностью, смелостью Толстого в открытом отстаивании своих взглядов и не возмущаться непорядочностью, лживостью и жестокостью его преследователей.

Дальняя родственница писателя, фрейлина императорского двора А. А. Толстая была встревожена слухами о готовящейся над ним расправе. Она узнала, что одни из сановников предлагают отправить "бунтовщика" и "еретика" Толстого на каторгу, другие - заточить в Петропавловскую крепость, третьи - упрятать в тюремные казематы Суздальского монастыря. Четвертые напоминали об уже испытанном на других неугодных литераторах способе - объявить его потерявшим рассудок и препроводить в сумасшедший дом.

А. А. Толстая боялась, что ее гениальный родственник, талантом которого она гордилась, даст новые поводы для расправы с ним. Будучи верующим человеком, она не скрывала отрицательного отношения к его антицерковным сочинениям и выражала надежду на то, что рано или поздно он вернется в лоно православия.

Отвечая ей, Толстой писал: "Я ведь в отношении православия - вашей веры, нахожусь не в положении заблуждающегося или отклоняющегося, я нахожусь в положении обличителя. Я обличаю православие в отклонении, во лжи сознательной и бессознательной, и потому со мной больше делать нечего, как или с прозрением отвернуться от меня, как от безумца, или понять хорошенько то, в чем я обвиняю православие и признаться в своих преступлениях, или опровергнуть все мои обличения. Нет середины: или презирать, или оправдываться".

Казенная церковь давно увидела в Толстом убежденного и грозного противника. И церковники не ошибались, считая писателя своим непримиримым и непреклонным врагом.

Многие исследователи жизни и творчества Толстого пишут - и справедливо! - что толчком, побудившим синод отлучить писателя от церкви, явился его роман "Воскресение", увидевший свет в 1899 году.

Адрес от 'харьковцев'

Однако еще за десять лет до того, как начать работу над "Воскресением", Толстой написал "Исследование догматического богословия". В этом произведении убедительной критике подвергнуты основные догматы православной церкви и сурово обличаются ее служители.

У трактата "Исследование догматического богословия" есть другое, более точно выражающее его дух заглавие: "Критика догматического богословия". Критическая направленность еще в большей мере отличает такие религиозно-философские трактаты Толстого, как "В чем моя вера?" (1884) и "Царство божие внутри вас" (1894). В этих произведениях Толстой соединяет критику основных догматов церковного учения с обличением роли официальной церкви, как опоры социально-классового, национального, колониального и иного гнета.

В книге "В чем моя вера?" Толстой стремился показать реакционный консерватизм церкви, ставшей враждебной всему, чем озабочено человечество. Ей враждебно "все то, чем истинно живет теперь мир: социализм и коммунизм, политико-экономические теории, утилитаризм, свобода и равенство людей и сословий и женщин, все нравственные понятия людей, святость труда, святость разума, науки, искусства...".

Из всех видов рабства, прежде существовавших и ныне существующих на земле, самым ужасным Толстой считал рабство церковное, религиозное, видя в нем "корень всякого другого рабства". Оно умело камуфлирует себя, свою подлинную сущность. "Самая вредная ложь,- говорит Толстой,- это ложь хитрая, сложная и облеченная в торжественность и великолепие, как проявляется обыкновенно ложь религиозная".

В антицерковных статьях и трактатах Толстого глубоко раскрыта классовая природа религиозного рабства. Церковь, утверждает писатель, - это "название обмана, посредством которого одни люди хотят властвовать над другими".

Церковь всегда была верной служанкой господствующих классов. Обращаясь к ее ревнителям и защитникам, Толстой писал: "Ваши церкви глухи к страданиям человека и стонам угнетенных. Они слепы к оковам, сковывающим их. Вместо того чтобы взывать к освобождению, они учат тому, что угнетение и оковы - законные дела и не грех перед богом и человечеством... Пред алтарями их первое место угнетателям и эксплуататорам... Церкви благословляют тех, кто готовит терновые венцы мученикам за идею, и отлучают тех, кто восстановляет в мире попранную Истину. Но часы их дела пробиты. Человечество неудержимо стремится к той Истине, которая уничтожит его страдания..."

Величайший из художников-гуманистов, Толстой не мог примириться с тем унижением человека, его сущности, его предназначения, которое лежит в основе учения церкви, утверждающего, что уже по самой природе своей он порочен и грешен. Это учение, говорит Толстой, "под корень подсекает все, что есть лучшего в природе человека".

Многие страницы книги С. И. Позойского отданы Толстому - критику официальной религии и казенной церкви, великому протестанту и бунтарю. Это очень дорогая для нас часть большого и сложного наследия Толстого, о которой забывать нельзя. И сегодня в странах буржуазного Запада есть немало "толстоведов", сознательно замалчивающих те художественные и публицистические произведения писателя, в которых содержится разрушительная критика догматической религии и казенной церкви. Зато с особым вниманием в этих странах относятся сегодня к тем религиозно-философским произведениям Толстого, в которых содержится проповедь очищенной религии, теории личного самоусовершенствования, учения о всеобщей любви и непротивлении злу насилием. Все, что относится к "толстовщине" и составляет слабую сторону взглядов и творчества великого мыслителя и писателя, имело свою историческую и социальную почву. Как было показано В. И. Лениным, противоречия во взглядах и творчестве Толстого не были порождены капризами его личной мысли, а являли собой "...отражение тех в высшей степени сложных, противоречивых условий, социальных влияний, исторических традиций, которые определяли психологию различных классов и различных слоев русского общества в пореформенную, но дореволюционную эпоху"^*.

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 22.)

Однако из этого вовсе не следует, что слабости и ошибки толстовской мысли могут быть как-то оправданы. Напротив, В. И. Ленин подчеркивал, что "Толстому ни "пассивизма", ни анархизма, ни народничества, ни религии спускать нельзя"^*.

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 48, с. 12.)

К этому необходимо добавить, что и для самого Толстого не оставались незамеченными непоследовательность, нелогичность и неясность выводов, к которым приводили его религиозно-философские искания. При жизни писателя мало кому было известно, как он мучился, терзался, колебался, сомневался, обдумывая свои "новые рецепты спасения человечества"^*. Только дневнику да немногим письмам к единомышленникам доверял он такие, например, признания:

^* (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, с. 210.)

"Как трудно действительно жить только для Бога! Думаешь, что живешь для Бога, а как только встряхнет жизнь, откажет та жизненная подпорка, на которой держался, чувствуешь, что нет державы в Боге, и падаешь" (запись в дневнике 17 июля 1896 г.).

"Страшно сказать, но что же делать, если это так, а именно, что со всем желанием жить только для души, для Бога, перед многими и многими вопросами остаешься в сомнении, нерешительности" (запись в дневнике 15 июня 1910 г.).

Долгие годы Толстой потратил на то, чтобы найти определение бога, сущности религиозного верования и не мог его найти, не мог вырваться из лабиринта противоречий. 20 октября 1906 года он записал в дневнике: "Очень много в нашем, в моем понимании смысла жизни (религии) условного, произвольного, неясного, иногда прямо неправдивого. Хотелось бы выразить смысл жизни как можно яснее; и если нет, то ничего не вносить в это определение неясного. - Неясно, для меня, понятие Бога".

Своим единомышленникам Толстой уже давно предлагал отказаться от понятия "бог". В феврале 1884 г. он писал А. С. Бутурлину: "Вам как будто претит слово и понятие Бог... Отец. Бог с ним - с Богом, только бы то, что требует от нас наша совесть (категорический императив - слишком уж неясный и неточный термин), было бы разумно и потому обязательно и обще всем людям. В этом вся задача..."

В том же письме Толстой говорит, что эта задача может быть решена с помощью учения, называемого Христовым, и указывает, что, по его мнению, ценно в нем: "Не я буду отстаивать метафизическую сторону учения. Я знаю, что каждый видит его метафизическую сторону через свою призму. Важно только то, чтобы в этическом учении все неизбежно сходились. А за сбои слова и выражения я не стою. Дорого мне то, что и вам дорого - истина, приложимая к жизни".

Создавая свое религиозное учение, Толстой освобождал христианство от церковного догматизма. "Религия Толстого,- справедливо говорит В. Ф. Асмус, - по сути - религия без бога, или религия, в которой, по мысли Толстого, бог, как бог, становится только синонимом нравственного понимания жизни"^*. Религию он стремился свести к этике, видя в ней науку о том, как правильно людям жить, как им общаться друг с другом, как построить царство божие на земле - помня о том, что никакой, обещанной церковью, загробной жизни нет и быть не может.

^* (В.Ф. Асмус. Религиозно-философские трактаты Л. Н. Толстого. - В кн.: Л.Н.Толстой. Полн. собр. соч., т. 23. М, ГИХЛ, 1957, с. XXV )

Убийственной критикой церковной догматики Толстой помог миллионам людей освободиться от церковного рабства. Он знал это и гордился этим. Но ему суждено было увидеть и другое: в последние годы жизни он все более убеждался в том, что его проповедь "очищенной" религии терпит крах. "Я чем больше живу, - говорил он в 1908 году,- тем яснее вижу, что... старые формы верования разрушаются, в истинное христианство никто не верит"^*.

^* (Д. П. Маковицкий. Яснополянские записки. 1908 г. (Машинопись. Хранится в Гос. музее Л. Н. Толстого).)

Жизнь многократно подтвердила обоснованность этих признаний Л. Н. Толстого, и ему самому было очевидно: как религиозный реформатор он потерпел полную неудачу. Этого не хотели признать его последователи - толстовцы, старавшиеся канонизировать писателя как главу своей секты. Толстой решительно отвергал подобные попытки, язвительно их высмеивал. Когда толстовцы задумали созвать свой съезд, Толстой сказал В. Г. Черткову: "И меня выберете генералом и какие-нибудь кокарды сделаете?!" Один из сыновей писателя привел его отзыв о толстовцах: "...Это наиболее чуждая и непонятная ему секта"^*.

^* (И. Л. Толстой. Мои воспоминания. М., "Худож. литература", 1969, с. 200.)

И если сегодня в США и многих странах буржуазного Запада находятся люди, пытающиеся выдать толстовцев за подлинных наследников Толстого, то они сознательно искажают истину. С. И. Позойский напомнил о предостережении, которое сделал в свое время высоко ценившийся Толстым писатель Н. С. Лесков. Говорить о толстовцах, указывал он, следует лишь "непременно с полным отделением их от того, кто дал им имя или "кличку", то есть от Льва Толстого.

Искажают истину и те из современных зарубежных исследователей Толстого, кто утверждает, что расхождения писателя с церковью не были непримиримыми и что синод вовсе не отлучал Толстого от церкви, а лишь констатировал его временное отпадение от нее. Так пишет об этом, например, французский ученый, профессор Сорбонны Н. Вейсбейн в своей обширной монографии "Религиозная эволюция Толстого", изданной в Париже в 1960 году.

Как будто не существует знаменитого толстовского "Ответа синоду", в котором писатель нанес новые сокрушительные удары по казенной церкви и который петербургский митрополит Антоний оценил как "богоборство и объявление войны самому Христу".

Когда травля и преследования Толстого со стороны церковников и подстрекаемых ими черносотенцев достигли опасной остроты, многие из сочувствовавших писателю лиц пытались найти какой-нибудь компромисс, а некоторые открыто старались склонить его на примирение с церковью.

Адрес Л. Н. Толстому в связи с отлучением от церкви

Адрес Л. Н. Толстому в связи с отлучением от церкви

Адрес Л. Н. Толстому в связи с отлучением от церкви

Инициаторами этих попыток, как это ни неожиданно, явились те кто отлучал Толстого от церкви. Осенью 1901 года петербургский митрополит Антоний, узнав о тяжелой болезни писателя, просил его жену: "О, графиня! Умолите графа, убедите, упросите сделать это. Его примирение с церковью будет праздником святым для всей Русской земли..."

Софья Андреевна поспешила уведомить мужа об этом обращении к ней митрополита Антония.

Толстой ответил твердо: "О примирении речи быть не может".

Предвидя возможные ухищрения, на которые были способны отважиться отцы церкви, Толстой и в дневнике, и в письмах, и в беседах с близкими не раз и очень настойчиво просил не подпускать к нему священнослужителей, когда придет его смертный час, и не хоронить его по церковному обряду.

В книге С. И. Позойского подробно освещены неблаговидные старания церковников любой ценой проникнуть к умиравшему Толстому и потом объявить русскому народу и всему человечеству о раскаянии писателя и примирении его с православной церковью. Выполняя волю Толстого, его близкие лишили их этой возможности.

В ближайшие годы, последовавшие за кончиной великого писателя, и много позднее внимание печати и общества не раз привлекали предложения пересмотреть решение синода об отлучении Толстого от церкви. Иногда это предлагали сделать сами церковники, желавшие не отставать от духа времени и считавшие упомянутое решение устаревшим.

Если при жизни Толстого, замечает С. И. Позойский, лица духовного звания спешили уговорить писателя примириться с церковью, то когда его не стало, те же лица старались уговорить церковь примириться с Толстым.

Но им пришлось посчитаться с заявлением Толстого о том, что никакого его примирения с церковью нет и быть не может. Высоко ценившаяся В. И. Лениным могучая толстовская критика официальной религии и казенной церкви и в наше время сохраняет свою силу и значение.

Выступая на посвященном Толстому юбилейном вечере в Варшаве, крупнейший современный польский романист Ярослав Ивашкевич сказал: "В молодости мы, пожалуй, недооценивали роль Толстого-еретика. А в сущности, что такое ересь? Кем были обычно многочисленные еретики православной и католической церкви? Бунтовщиками.

...Ересь Толстого, его противопоставление человеческой личности окостеневшим формулам и готовым установлениям как нельзя более красноречиво свидетельствует о его революционности. То, как Толстой понимал борьбу с церковью (и, вернее, борьба церкви с Толстым), освещает нам эпическую фигуру автора "Воскресения" заревом бунта и революции"^*.

^* ("Литературное наследство", т. 75. Толстой и зарубежный мир. Кн, 1, М. "Наука", 1965, с, 194.)

Так оно и есть. Святейший синод, во главе которого стоял злейший враг Толстого обер-прокурор Победоносцев, "увековеченный" в романе "Воскресение" в страшной фигуре главы синода - Топорове, боролся не с Толстым-непротивленцем, создателем учения о всеобщей любви и непротивлении злу насилием, а с тем Толстым, которого Ленин называл гениальным художником, глубоким мыслителем, горячим протестантом против любой общественной лжи и фальши, страстным обличителем и великим критиком несправедливого социального устройства.

В истории отлучения Толстого от церкви ярко раскрываются именно эти черты его кипучей натуры. В ней глубоко и сильно проявил себя характер "Льва русской литературы", как назвал автора "Воскресения" его младший современник М. Горький.

Ломунов К.Н., профессор, доктор филологических наук