Встреча и переписка с Роменом Ролланом (1923-1924)

(Впервые напечатано в кн.: Булгаков Вал. Ф. Лев Толстой, его друзья и близкие.)

Встреча и переписка с Роменом Ролланом относится ко времени моего пребывания в Чехословацкой республике.

В мае 1923 г. Роллан посетил столицу Чехословакии - Прагу. Он был приглашен президентом Масариком на музыкальный фестиваль: в Национальном театре исполнялись, одна за другой, все оперы Бедржиха Сметаны. Роллану, который считался гостем президента, предоставлена была ложа президента.

Остановился Роллан в отеле "Splendid" в нагорной, более спокойной части города.

Мне хотелось выразить французскому писателю не только от себя, но и от всех русских почитателей Л. Н. Толстого особое уважение как автору нашумевшей в 1914 г. книги "Au-dessus de la Melee" ("Над схваткой"). Книга с осуждением войны была большой моральной поддержкой для группы русских последователей Толстого, протестовавших против войны, заключенных в тюрьму и позднее преданных военному суду^*. 23 мая я отправился к Роллану.

^* (Об этом судебном процессе см. во вступительной статье "Воспоминания секретаря Льва Толстого" и в примечаниях к ней.)

В вестибюле отеля мне заявили, что французский гость болен и никого не принимает. Я просил передать Роллану свою визитную карточку и через день получил от него по почте письмо следующего содержания:

"23 мая 24, Прага.

Дорогой господин Булгаков.

Я очень сожалел, что не мог Вас видеть этим утром, Я здесь только на несколько дней и не принадлежу себе совершенно. Я хотел бы, однако, пожать Вашу руку перед отъездом. Я попрошу господина д-ра Василия Шкраха условиться с Вами о часе, когда мы могли бы встретиться.

Примите и пр.

Преданный Вам Ромен Роллан"^*.

^* (Письма Роллана к Булгакову хранятся в архиве Роллана в Париже. Русский перевод писем выполнен В. Ф. Булгаковым.)

Шкрах был секретарем президента республики (впоследствии он погиб в немецком концлагере).

Роллан уже знал обо мне: оказалось, что он слушал устный перевод моего яснополянского дневника ("Лев Толстой в последний год его жизни", М., 1920), о чем писал 8 января 1924 г. А. М. Горькому. Сообщая, что французский переводчик другой моей книги - "Христианская этика. Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого, с предисловием Толстого", обратился к нему с просьбой о написании предисловия к переводу, Р. Роллан заявил, что писать предисловие (к "Христианской этике") он не будет, потому что не чувствует себя согласным с проповедью Толстого. К этому он присовокупил:

"Тот же Булгаков, секретарь Толстого в последний год его жизни, написал и издал дневник за этот год. И там проявляется временами бурное клокотание этого вольного потока, который напрасно хочет сдерживаться и который ломает все правила морали! Там есть такой разговор по поводу Шопена, несколько страниц из которого, только что сыгранных одним пианистом, потрясли старика.. Вокруг него болтают о любовных приключениях Шопена и Жорж Санд. И старик в ярости кричит: "Прекратите сейчас же ваше словоблудие! Какое мне дело (я повторяю на память, переводя эти слова на французский язык) до того, что художник делал в жизни! Творчество выше всего"!^* Это не единственный случай, когда Толстой раскрывается в интимном кругу, - таким он был в основе: "по ту сторону добра и зла". Не знаю, какой только морализм не накладывался на его истинную натуру..."^**

^* (В книге В. Ф. Булгакова "Л. Н. Толстой в последний год его жизни" (М., 1957) этот эпизод изложен так:

- Смешивают любовные пакости с творчеством, - продолжал Толстой. - Творчество - это нечто духовное, божественное, а половая любовь - животное. И вот выводят одно из другого!.. Шопен не оттого писал, что она пошла гулять (Лев Николаевич усмехнулся), а оттого, что у него были эти порывы, это стремление к творчеству" (с. 132-133).)

^** (Письмо Роллана к Горькому хранится в Москве, в архиве А. М. Горького.)

Позже, на ту же тему, сравнивая обе книги, Роллан высказался еще круче и определеннее в своей книге "Внутреннее путешествие". "Христианская этика", - говорил он, - рисует Толстого как доктринера, более узкого и нетерпимого, чем ограниченные пуритане из армии Кромвеля, между тем как секретарь Толстого, передающий непринужденные его беседы, показывает нам свободного гения, который всецело отдается дыханию искусства и позволяет своему сердцу открыто выразить себя"^*.

^* (Роллан Ромен. Внутреннее путешествие. Париж, 1942 г. (На французском языке).)

В свою очередь А. М. Горький писал Роллану 31 марта 1924 г.: "Мой дорогой друг, пишу на ходу, чтобы в нескольких словах поблагодарить Вас за Ваше чудесное письмо и обратить Ваше внимание на книгу Булгакова^* о последних днях жизни Толстого, проливающую свет на печальную роль, которую сыграл Чертков"^**.

^* (Имеется в виду статья В. Ф. Булгакова "Трагедия Л. Толстого. Неопубликованные отрывки из яснополянского дневника". Сборник "На чужой стороне", кн. IV, Прага, 1924.)

^** (Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 29, М., 1955, с. 421-422.)

Добавлю, что в мае 1924 г. я еще ничего не знал об этом обмене мнениями между писателями, Роллан же, любезно приглашая меня, руководился, очевидно, воспоминаниями о переписке с Горьким.

Целью моего посещения Роллана было, во-первых (как я уже говорил), выразить ему горячую признательность за выступление против войны; во-вторых, осветить историю и ход так называемого "дела толстовцев" в Московском военно-окружном суде и, в-третьих, рассказать о других антимилитаристских выступлениях в России. Всю эту программу я выполнил.

Роллан был живой, худой, высокий, светловолосый и уже сильно поседевший пожилой человек. Одет он был своеобразно: в черный пиджачный костюм с закрытым и снабженным отложным воротником черным жилетом, доходившим до шеи, галстука не было. Из-под темного воротника жилета подымался белый, крахмальный стоячий воротничок, застегивавшийся не спереди, а сзади, как у католических священников в Западной Европе.

Роллан приветливо встретил меня и несколько испуганно приведенную мною переводчицу и затем с приветливой улыбкой, не сходившей с его лица, и с видимым интересом слушал мои рассказы о России. Все было для него ново и неизвестно. Многое его тронуло. О своей прославленной и в свое время произведшей на русских противников войны сильное впечатление уже самым фактом появления книге "Над схваткой" он высказался критически, считая, что с 1914 г. он ушел в своих воззрениях на войну и организацию государства далеко вперед. Вместе с тем он горячо уговаривал меня обязательно записать все, о чем я ему рассказывал, чтобы затем издать эти записки на разных языках. Книгу "Над схваткой" он обещал прислать мне и через месяц действительно выполнил обещание.

В конце июня я получил от Роллана вместе с объемистой книжкой следующее письмо:

"Вильнёв (Во), вилла "Ольга". Суббота; 26 июня, 24.

Дорогой Валентин Булгаков.

Я не забыл своего обещания и посылаю Вам "Аu-dessus de la Melee"^*, присоединяя две другие книги в том же духе. Вы видите, насколько тон "Au-dessus de la Melee" был умерен и мало заслуживал того взрыва негодования, который он поднял. По-моему, я сужу очень умеренно. Но это все, что я мог заставить выслушать во время кризиса коллективной истерии в 1914 году. С другой стороны, и я тогда старался согласовать несогласимое - старый идеал национальных отечеств и идеал новый - Человечества единого и неделимого. Теперь я сказал "прости" навсегда старым идолам.

^* ("Над схваткой" (Париж, 1914). (На французском языке). Авторская надпись: "Валентину Булгакову на дружеское воспоминание о нашей встрече в Праге. Ромен Роллан. Июнь, 1924".)

Вы заметили также, что в своей книге "Les precur-seurs"^* я недостаточно принял во внимание жертвы борьбы за свободу совести в России. О Востоке было ничего неизвестно. Пусть это напомнит Вам о долге, который я Вам внушал, написать их историю, как Вы это мне обещали. Я бы Вам предложил дать Вашему обзору жертв заглавие: "Мартиролог противников войны в России и в славянских странах".

^* ("Предтечи" (Париж, 1923) (На французском языке). Авторская надпись: "Валентину Булгакову сердечно. Ромен Роллан. Июнь. 1924".)

Чем более я размышляю, тем более убеждаюсь в необходимости воздвигнуть, в противовес империалистическому насилию, спущенному с цепи в мире, и дряблости народов, - Веру, которая утверждается, поднимаясь, распространяясь, со своим Евангелием, со своими Деяниями Апостольскими и в особенности - мучениками. На этом живом примере, на примере покорных страданий и смерти, основывается вся новая религия. Высшая из всех, она ведет к Любви людей и братскому Человечеству.

Первая обязанность всех тех, кто был свидетелем подобных жертв (или знал о них непосредственно), состоит в том, чтобы сделать их известными, спасти их от забвения и тем самым распространить святую истину. Не откладывайте же, дорогой Валентин Булгаков! Посвятите себя этому святому долгу! И когда книга будет написана, мы приложим усилия к тому, чтобы распространить ее на других языках.

Я предполагаю, что Вы - связаны с "Интернационалом противников войны", секретарем которого состоит Рэнхэм Браун (Abbey Prodd Enfield, Middlesex, Англия). Вы знаете, что они хотят опубликовать "Спутник противника войны" с призывом о сотрудничестве, в котором они обращаются к выдающимся противникам войны всех стран (Вильфред Уэллок, Леонгард Рагаз, Джон В. Грэхэм, Лала Лагпат Рай и др.). Почему бы Вам не написать главу о Толстом и духоборах?^*.

^* (В ответ на этот призыв Роллана Булгаков написал статью "Лев Толстой и судьбы русского антимилитаризма". Статья была напечатана на немецком языке в изданном "Интернационалом противников войны" сборнике "Die Gewalt unci die Gewaltsamkeib ("Насилие и насильственность"), Вена, 1925.)

Сердечно жму Вам руки.

Преданный Вам Ромен Роллан.

Я прочел со скорбью Ваш рассказ о последних месяцах Толстого. Бедный великий человек! Как его терзали его близкие! Любишь его еще больше, после того, как видишь его доброту, его терпение среди этих сумасшедших!

Я верю, что из трех книг, которые я Вам посылаю, драма "La Temps viendra"^* понравится Вам больше всего. Эта драма немного опередила свое время, ибо она относится к 1902-3 г. Мне хотелось, чтобы Толстой ее прочел".

^* ("Настанет время". (Париж, изд. П. Оллендорф). (На французском языке). Авторская надпись: "Валентину Булгакову в почитательном воспоминании и в общей любви к нашему великому Толстому. Ромен Роллан. Июнь. 1924".)

Темой для драмы является отказ от военной службы по требованию совести.

Разумеется, я горячо благодарил писателя как за его письмо, так и за книги.

6 июня 1925 г. я получил из Швейцарии коллективное письмо на французском языке за подписями (факсимиле) Стефана Цвейга, Максима Горького и Жоржа Дюамеля с приглашением принять участие в международном сборнике, выпускаемом цюрихским издательством Rotap-fel-Verlag к исполняющемуся 29 января 1926 г. 60-летию Роллана. Ближайшему кругу почитателей знаменитого писателя, поднявшего чистое знамя мира и дружбы в Евpoпe, предлагалось выразить свой привет или свое поздравление Роллану в любой форме, свободно и неофициально.

Сборник под заглавием "Книга друзей Ромена Роллана" с участием 131 автора, выдающихся и менее известных людей, вышел в Цюрихе и Лейпциге в 1926 г. Статьи и письма напечатаны были не в переводах, а в оригиналах, на языках авторов: французском, английском, итальянском, немецком. В сборнике помещена - в виде исключения на французском языке - моя статья "Встреча с Р. Ролланом". На французском языке напечатана была и статья другого русского автора - П. И. Бирюкова.

В 1929 г. вышел в Париже сборник моих статей под названием "Лев Толстой и наша современность". Сборник был послан мною Роллану в сопровождении письма, в котором я просил писателя высказаться по вопросу о насилии. Роллан не замедлил откликнуться. Вот его ответное послание:

"11 апреля 1929 года. Вильнёв (Во), вилла "Ольга".

Дорогой Валентин Булгаков.

Каждое преступное насилие должно быть осуждено, и я не перестаю его осуждать во всех формах и во всех странах.

Но на относительной почве фактов, социальных и политических, - той почве, на которой живут народы, - следует различать между насилием, которое ведет к социальному прогрессу общества, и насилием, которое ведет к реакции".

Русская революция 1917 года, как и революция 1789 года во Франции, утверждал далее Роллан, искренне стремилась завоевать больше справедливости для угнетенных классов, и если в ходе борьбы неизбежно употреблялись средства революционного насилия, то было бы несправедливо и нечеловечно не считаться с высокими идеалами, величием и чистотой жертвы, которые были в сердцах лучших борцов. Ограниченность человеческой природы виной тому, что никогда не встречается в ней абсолютного добра, зла, и надо быть благодарным каждому за то добро (даже несовершенное и смешанное), которого он хочет.

"Не надо думать, - продолжал Роллан, - что и насилие встречается у человека менее смешанным из порока и добродетели. Если у большинства оно является плодом слабости, пассивности, жизненным снижением, то оно - уже не добро, а зло, более унизительное, чем героическое и бескорыстное насилие, которое соединено с жертвой собой (и жертвой другими) во имя высшего идеала. Чтобы противостоять победоносно (с точки зрения высшей морали) насилию, ненасилие должно быть, как это не перестает повторять Ганди (и тут я на его стороне), наиболее интенсивным проявлением самопожертвования для других и для бога, формой последовательнейшего отречения от себя, героической Непокорности. Без этого героического начала ненасилие является ничем иным, как пассивностью стада, которая заслужила бы скорее жалости, чем уважения".

Определив себя, как последователя ненасилия "идеалистического, активного и героического склада", Роллан далее в письме утверждал, что он воздает должное людям других убеждений, если и они - люди героического, действенного и идеалистического склада. При всех их, с его точки зрения, ошибках и заблуждениях, он узнает в них "ту же искру божественного огня, что освещает и согревает мою ночь". Поэтому, в частности, даже не всегда соглашаясь со многим, что происходит в России, он не перестанет "защищать Российскую революцию против отвратительного тартюфства империалистов Европы или Америки и их цепной своры". "...Российская революция представляет перед лицом огромного блока европейско-американской реакции, которая угрожает будущему всего человечества, необходимый противовес и, несмотря ни на что, драгоценное зерно нового человечества".

"Благодарю Вас, - заканчивал Роллан свое письмо, - за присылку мне Вашей прекрасной и хорошей книги. Я уже прочел ее. Я искренно убежден, что Вы гораздо больше, чем я, стоите на линии, проложенной Толстым. Но я никогда не был учеником Толстого, хотя всегда почитал и любил его по-сыновнему. Я неизменно сохраняю и утверждаю свою независимость по отношению к нему. По многим существенным вопросам - об искусстве, о науке, о цивилизации, о правах и обязанностях безграничного развития человеческого разума - я думаю совершенно иначе, чем он. От него я перенял прежде всего основное правило поведения (которое было и моим, по инстинкту), что никогда не надо верить на слово человеку, но что надо только следовать голосу своего свободного разума, освещенного внутренним сознанием.

Сердечно жму Вам руку, дорогой Валентин Булгаков.

Ваш друг Ромен Роллан".

Мне приятно сейчас перечитывать письма Роллана. Замечательно, что при известном его тяготении к гуманистическим философским доктринам Востока, он на свой лад красноречиво выразил свое понимание и одобрение русской революции.

Разве не звучат, как сказанные сегодня, его слова, которые мы находим в письме, написанном тридцать семь лет тому назад:

"Российская Революция представляет перед лицом огромного блока европейско-американской реакции, которая угрожает будущему всего человечества, необходимый противовес и, несмотря ни на что, драгоценное зерно нового человечества".

Мы можем только удивляться глубине мысли, политического понимания и ясности пророческого прозрения у великого писателя и философа-гуманиста.

1966 г.