Лев Толстой и грузинские писатели

Лев Толстой не пользовался никогда влиянием на классиков грузинской литературы, как "пророк, открывший новые рецепты спасения человечества" (Ленин). И. Чавчавадзе, А. Церетели, А. Казбеги, Важа Пшавела и другие грузинские писатели не разделяли его религиозно-этических взглядов. Если толстовское учение и нашло некоторое отражение в творчестве отдельных грузинских писателей конца XIX века, то оно настолько слабо, что не имеет существенного значения при определении их идейной направленности.

Вместе с этим положительным явлением надо отметить и другое, а именно, что толстовский художественный метод изображения действительности и движения человеческой души ("диалектика души") не привлек внимания грузинских писателей. Правда, его социально-психологический роман сыграл некоторую роль в развитии грузинской социально-психологической новеллы и романа, но в целом очень трудно искать в творчестве грузинских писателей заметных следов влияния художественного метода Толстого. Все это, конечно, не говорит нисколько о непопулярности творчества великого русского писателя в среде грузинских читателей и литературных деятелей.

Произведения Толстого, особенно его детские и народные рассказы, начиная с 80-х годов XIX века, польг зовались огромным успехом в Грузии. Передовые грузинские писатели относились всегда с глубоким уважением к имени великого русского писателя, отмечали его гуманизм, антибуржуазные идеи. И. Чавчавадзе, А. Церетели, Важа Пшавела и другие классики грузинской литературы, современники Толстого, высоко ценили его беспощадную критику самодержавия, большую любовь к угнетенному народу, его гениальные ходожественные творения.

В 1908 году в грузинском журнале "Нишадури" без подписи была напечатана статья "Лев Толстой и Илья Чавчавадзе"^*. Автор ее, сопоставляя механически от дельные черты личности Л. Толстого и И. Чавчавадзе, а также некоторые моменты их жизни и деятельности, находит очень много общего между ними. Так, он в числе общих черт русского и грузинского писателей указывает на их гениальную одаренность и высокую нравственность, любовь к правде, человеколюбие, духовную силу, на то, что их обоих травили враги культуры. Проследив бегло жизненный путь обоих писателей, автор приходит к заключению, что ни тот, ни другой не были счастливы.

^* (Журн. "Нишадури", 1908 г., № 59.)

Однако в этом сопоставлении сходных до известной степени судеб Л. Толстого и И. Чавчавадзе не раскрывается ничего специфического, индивидуального, что действительно сближало бы личности двух писателей. Автор говорит по существу о типичной судьбе всех великих людей народов царской России. Все эти люди были преследуемы и гонимы царизмом и реакционерами, и жизнь многих из них оборвалась преждевременно.

Автор в статье "Лев Толстой и И. Чавчавадзе" не затрагивает вопроса об идейной общности творчества русского и грузинского писателей и не затрагивает, должно быть, потому, что этой общности не было или она была едва заметна. Мировоззрение и творческий метод у Толстого и Чавчавадзе различны. Несмотря на это, сопоставление этих двух писателей вполне правильно. Чавчавадзе реалистически обрисовал дореформенную Грузию, подобно Л. Толстому показав социальные противоречия эпохи. Правда, творчество грузинского писателя не стало зеркалом революции, но многие существенные стороны эпохи подготовки буржуазно-демократической революции отразились в его произведениях ярко" и правдиво.

В своей газете "Иверия" И. Чавчавадзе уделял много внимания освещению жизни и; творчества Толстого. Начиная с 1886 года, он печатал регулярно рассказы Толстого, заметки и статьи о его жизни и творчестве.

В 1890 году в газете "Иверия" (XII, 1, № 256) И. Чавчавадзе поместил рассказ Толстого "Три старца", в переводе Гвелесиани, в 1891 году (XI, 20, № 247) "Страшный вопрос", в 1892 году (IX, 29, № 205) - большую статью о жизни и творчестве Л. Толстого в связи" с сорокалетием его литературной деятельности. Эта статья редакционная и написана, вероятно, Чавчавадзе.

В 1893 году в "Иверии" были напечатаны статьи и заметки, посвященные творчеству Толстого, в частности, "Об успехах драмы Толстого "Власть тьмы" в Италии и в других странах Западной Европы" ("Иверия", XII, 24, № 279).

В 1894 году в "Иверии" (X, 16, № 220) снова появилась большая редакционная статья "Учение Льва Толстого в Англии". Автор, отмечая общее между взглядами Толстого и его английских учеников, находит также существенную разницу между ними. Приведем характерную выдержку из статьи:

"Но это сходство Толстого с англичанами лишь внешнее, кажущееся. На деле учение англичан существенно отличается от учения Толстого, ибо он не только не признает государства и насилия вообще, но и отвергает весь общественный строй"^*.

^* (Газета "Иверия", 1894 г., X, 16, № 220.)

В статьях и заметках "Иверии" о Толстом читатель не встречает ни одобрения толстовского учения, ни критических замечаний о нем. Но во всех выступлениях газеты Чавчавадзе чувствуется безусловное признание гениальности Л. Толстого.

Это и понятно. И. Чавчавадзе. воспитывавшийся на идеях русских шестидесятников, был врагом толстовской философии общественного застоя и фатализма. Он глубоко верил в прогресс и видел залог обновления своей страны в ее экономическом и культурном развитии.

Еще в 1861 году, когда И. Чавчавадзе возвращался из Петербурга в Грузию, при приближении к границам своей родины он провозгласил в образе бурного Терека закон движения, как высший закон жизни. Без борьбы, по Чавчавадзе, нет никакого обновления жизни, без нее общество затухает. Бег жизни нельзя остановить, как и бег Терека. "Движение и только движение, мой Терек, дарует миру жизнь и силу"^*.

^* (И. Чавчавадзе. "Повести и рассказы*. Гослитиздат, 1937 г.. стр. 18.)

Чавчавадзе, горячий пропагандист прогресса, не мог примириться с толстовской идеализацией патриархального быта, Но вместе с тем он не выступал против гениального писателя.

Акакий Церетели активно боролся против социальной несправедливости, воспевал "Парижскую коммуну", и, естественно, ему были чужды реакционные стороны мировоззрения Толстого, его учение о непротивлении злу. Вместе с тем грузинский поэт глубоко ценил гениального русского писателя, как гуманиста, критика буржуазно-помещичьего строя, врага эксплоатации человека человеком.

Свое отношение к Толстому А. Церетели ясно высказал в статье "Лев Толстой", отмечая, что великий русский писатель "проповедывал равенство и любовь, Был противником угнетения слабого сильным, поглощения маленького большим... и этим он завоевал сердца угнетенных..."^*

^* (Акакий Церетели. "Лев Толстой". Газета "Сахалхо газети" от 9 ноября 1910 г., № 153.)

Сила Толстого, по мнению Церетели, заключается в том, что он был писателем не только настоящего, но и будущего, ибо редко встречается писатель, который бы чувствовал так сильно и непосредственно гибель старого строя, как это чувствовал Толстой.

Отмечая силу толстовской критики самодержавия,. Церетели считал его "смелым борцом".

В то же время грузинский поэт подметил некоторые слабые стороны учения Толстого.

"...Произведения графа Толстого, - писал он, - его мелкие рассказы о севастопольских боях, описание Кавказской войны, "Казаки" и другие действительно поражают читателя. Большие романы: "Война и мир", "Анна; Каренина" и другие прославили его во всем мире как гениального художника, но в старости он избрал порочный путь, и, может быть, сказал кое-что такое, с чем читатель не согласится, так, например: противоестественное учение в "Крейцеровой сонате", критика драматургии Шекспира, отрицание науки, отказ от искусства и другое"^*.

^* (Там же.)

А. Церетели, как и Н. Николадзе, выступивший против этических взглядов Л. Толстого,^* не мог до конца вскрыть и об'яснить противоречивость взглядов Толстого. Не приемля некоторых этических и эстетических воззрений гениального писателя, в то же время он видел в нем великого художника, "смелого борца" против царизма.

^* (Н. Николадзе. "О "Крейцеровой сонате", "Новое обозрение", №№ 2218, 2226 и 2245 от 3 и 10 июня и 1 июля 1890 г.)

В 90-х и 900-х годах в широких кругах русских педагогов большой популярностью пользовались педагогические идеи Льва Толстого. Увлечение ими было настолько сильно, что многие не различали в них передового от реакционного. Такое увлечение педагогическими идеями Толстого об'ясняется в основном условиями политической реакции, которая зажала, начиная с 80-х годов XIX века, русскую школу в жестокие тиски.

Воцарение формалистического классицизма, педантизма, насилия и религиозного мракобесия в школе не могло не вызвать справедливого возмущения и критики со стороны русской прогрессивной педагогической интеллигенции. В этих условиях критическая сторона педагогического учения Л. Толстого служила средством борьбы против самодержавия и казенной церкви и потому имела большой успех.

В годы политической реакции с особой силой зазвучал гневный голос Толстого против религиозного мракобесия в обучении. Выступление великого писателя против преподавания закона божьего, которое он считал самым ужасным преступлением, не могло не найти поддержки в прогрессивной части русской интеллигенции.

Большую поддержку среди русской прогрессивной педагогической интеллигенции нашел также призыв Толстого к учителям: любить ребенка, дать ему возможность свободной творческой работы, связать учебную работу в школе с интересами жизни трудового народа.

Вместе с тем, передовая педагогическая мысль не могла принять целиком педагогическую концепцию Толстого, его теорию "свободного воспитания", которая содержала много ошибочных положений. Нельзя было согласиться с толстовской некритической идеализацией ребенка, с отрицанием исторического опыта человечества, с отрицанием организации учебного процесса и его полным анархизмом.

Педагогические статьи Толстого были очень популярны в Грузии в 900-х годах. И надо сказать, что педагогические идеи русского писателя сыграли немаловажную роль в развитии грузинской педагогической мысли. Напрасно некоторые грузинские исследователи совершенно обходят молчанием эту роль.

На протяжении многих лет в грузинской педагогической литературе пропагандировались педагогические идеи Л. Толстого. Не всегда прогрессивные грузинские педагоги отделяли четко сильные стороны педагогического учения Толстого от слабых, но они хорошо чувствовали, что педагогическая концепция Толстого в целом неприемлема.

Грузинский педагогический журнал "Ганатлеба" ("Просвещение") систематически печатал статьи о педагогических взглядах Толстого, призывая учителей внимательно прислушиваться к критике и советам великого писателя. В 1908 году в опубликованной в журнале статье "Педагогические взгляды Л. Н. Толстого" горячо поддерживалась критика Толстого, направленная против старой школы, построенной на принципе "солдатчины".

"Может быть, многие не согласятся с Толстым в некоторых взглядах, - писал автор указанной статьи, - но он выдвигает перед нами цельную теорию в области воспитания и образования ребенка, основанную на принципе безграничного уважения к личности ребенка"^*. Автор заканчивает свою статью горячим одобрением толстовского педагогического учения, видя в нем "здоровое направление в вопросах воспитания и образования подрастающего поколения"^**.

^* ( Журн. "Ганатлеба", 1908 г., № 7 - 8. стр. 162.)

^** (Там же, стр. 163.)

Журнал "Ганатлеба" печатал не только статьи грузинских педагогов о Толстом, но и Педагогические высказывания русского писателя. Так, например, в 1910 году в журнале было опубликовано несколько статей Толстого о воспитании детей^*.

^* (Журн. "Ганатлеба", 1910 г., Ж№ 1. VIII.)

Грузинские журналы уделяли на своих страницах много места рассказам Л. Толстого. Детские журналы "Накадули" ("Ручеек") и "Джеджили" ("Всходы") систематически печатали его рассказы. Благодаря этому, рассказы Толстого в Грузии получили большее распространение, чем его произведения других жанров. Только в 1908 году журнал "Джеджили" перевел на грузинский язык и напечатал шесть толстовских рассказов для детей.

Литературное педагогическое наследие Л. Н. Толстого широго использовал также известный грузинский общественный деятель, писатель и выдающийся педагог Якоб Гогебашвили. Он принадлежал к славной плеяде деятелей, возглавляемых И. Чавчавадзе. Как писатель, публицист, педагог, Гогебашвили сформировался под воздействием идей русских революционных демократов. Подобно И. Чавчавадзе и А. Церетели, он воспитывался на идеях Герцена, Чернышевского, Добролюбова. Поэтому вполне понятно, что его педагогические воззрения близки к идеям русских революционных демократов.

Религиозные и этические взгляды Толстого, его проповедь непротивления злу были чужды Я. Гогебашвили. Это, однако, не мешало ему использовать богатое литературное и педагогическое наследие русского гения. Грузинский педагог расходился с Толстым в общеметодологических и частных вопросах педагогики, но народный дух, заложенный в толстовской педагогической системе, был для него вполне приемлем.

Как и Толстой. Гогебашвили пытался в своей практической и теоретической деятельности создать подлинно народную школу, которая могла бы воспитать полезных для народа людей. Поэтому не случайно, что его знаменитые учебники "Деда эна" ("Родная речь") и "Бунебис кари" (в дословном переводе - "Двери природы") были рассчитаны в основном на крестьянских детей, как и "Азбука" Льва Толстого.

При составлении "Деда эна" Гогебашвили пользовался многими грузинскими и русскими источниками, но одним из главных источников (особенно поздних изданий учебника) была "Азбука" Льва Толстого.

"Деда эна" Гогебашвили издавал с 1876 года. Его книга выдержала свыше пятидесяти изданий. При каждом переиздании автор вносил большие изменения в подбор и построение материала. И в каждом новом издании он уделял все больше места художественным произведениям и материалу из "Азбуки" Толстого.

Из "Азбуки" и "Новой Азбуки" грузинский педагог включил в свой учебник девять басен и рассказов: "Вор", "Рыбаки", "Лгун", "Школа Нуци" (у Толстого - "Шко-' ла Ниночки"), "Олень и виноградник", "Старший и младший сын", "Орел и свинья", "Мать и ее дочка" к "Жемчужина" (у Толстого - "Мужик и царский слуга"). Я. Гогебашвили включил в "Деда эна" также несколько рассказов, написанных им по сюжетам толстовских рассказов. Так, например, рассказ "Смешная ссора" написан по сюжету "Найденной книги" Толстого.

Для того, чтобы показать, как переделывал Гогебашвили толстовский материал, приведем пример:

У Толстого "Найденная книга":

"Два человека на улице нашли вместе книгу и стали спорить, кому ее взять. Третий шел мимо и спросил: "Кто из вас умеет читать?" - Никто. - Так зачем вам книга? Вы спорите все равно, как два плешивых дрались за гребешок, а самим чесать нечего было".

У Гогебашвили "Смешная ссора":

"Умер в старческом возрасте один грузин. Он, между прочим, оставил двум своим сыновьям "Вепхис ткао-сани" ("Витязь в тигровой шкуре"). При разделе наследства братья из-за книги сильно поссорились. Оба хотели иметь эту книгу. Тогда судья им сказал: "Вы, наверное, оба прекрасно умеете читать, раз так спорите из-за книги".

- Что вы, - ответили братья, - мы совсем не умеем читать.

- Тогда вы похожи на двух плешивых, которые дрались из-за гребешка, а самим чесать нечего было".

Из концовки басни Толстого "Найденная книга" Гогебашвйли сделал еще один рассказ - "Найденный гребешок". Точно так же использовал он сюжет рассказа Толстого "Два петуха". Этот же сюжет лег в основу и другого рассказа Гогебашвили - "Хвастливый кувшин".

Как известно, многие басни, сказки, рассказы, вошедшие в "Азбуку" и "Новую Азбуку", переведены Толстым с других языков или переделаны им. Поэтому может возникнуть сомнение: не пользовался ли Гогебашвили, который также переводил с других языков, непосредственно первоисточника ми?

Да, он многое перевел и переделал с французского, греческого и немецкого языков, но рассказы, о которых мы говорили, он взял несомненно у Толстого. На некоторые заимствования он сам указал в оглавлении ранних изданий "Деда эна".

Детские рассказы из "Азбуки" и "Новой Азбуки" еще в большей степени использовал Я. Гогебашвили в другом своем учебнике "Русское слово". В него включено двадцать шесть рассказов Л. Толстого. Ни один из русских и иностранных авторов не представлен в "Русском слове" так широко. Это не случайно. Основному требованию Гогебашвили - составить учебник в народном духе и привить учебником любовь к народу - больше всего отвечали рассказы Л. Толстого.

Но творческая связь Гогебашвили с Толстым не исчерпывается только использованием художественных произведений русского писателя в учебниках. Главное заключается в том, что Гогебашвили при создании детских рассказов на материале устного народного творчества учился у Л. Толстого. В статье "Замечание о народной поэзии" мы находим прямое указание на это:

"Прославленный писатель Лев Толстой создал серию детских рассказов, которые построены па народных пословицах; подобно ему, мы тоже написали на темы грузинских народных пословиц до двадцати рассказов и включили их в "Деда эна"^*.

^* (Якоб Гогебашвили. "Избранные произведения". Тбилиси 1940 г., том 2, стр. 492 (на грузинском языке).)

Эти слова выдающегося грузинского педагога и писателя подтверждают близкую творческую связь его с Л. Толстым.

Важа Пшавела не отрицал значения нравственного усовершенствования людей в искоренении общественного зла, но, в отличие от Толстого, он считал, что человек возрождается морально не путем пассивного непротивления злу, а путем активной борьбы против зла. Поэт воспевал в своих мужественных стихах подвиги горцев, воодушевлял современников ""а борьбу против общественной несправедливости.

Это не значит, конечно, что творчество Л. Толстого было для Важа Пшавела целиком чуждо и неприемлемо. Напротив, из всех русских и западно-европейских великих писателей наш поэт любил и ценил больше всего Л. Толстого.

В их судьбе было много общего, он вел такую же "затворническую" жизнь, как и яснополянский отшельник. Грузинский поэт находил в творчестве великого русского собрата очень много близкого и родственного для себя.

Свою глубокую любовь к русскому писателю поэт выразил в прекрасном стихотворении "На смерть Льва Толстого".

"Только Россия? Нет, вся вселенная потеряла своего отца, - писал Важа Пшавела, - потеряла того, кто дарил обильным светом наши сердца, умы и чувства".

Важа любил Толстого потому, что он был врагом поработителей, величайшим гуманистом, гениальным писателем. Поэт сравнивает Толстого с солнцем, которое погасло, высоко ценит значение его труда, сокровищницу его идей, которой по его мнению, можно овладеть, лишь проникнувшись глубокой любовью к человечеству.

Стихотворение "На смерть Льва Толстого", интересное во многих отношениях, привожу полностью, в переводе Г. Цагарели:

 Одна ль Россия? - мир огромный
 Лишился мудрого отца,
 Пролившего на наши души 
 Сиянье своего венца. 

 B неугасимом горне духа
 Он мысль и чувство закалил, 

 Срывая цепи угнетенья,
 Рождал в порывах новый пыл...
 Состарился, но все же сердцем,
 Как в дни былые, юным был.
 Любовью ой насытил воздух,
 Чтоб им дышать был каждый рад,
 Хотел сменить цветущим раем
 Для истязуемых и ад.
 Но как? - когда томился разум,
 Тьмой вековечною об'ят. 

Дух старца, многими гонимый, Теперь уже в иных мирах, Верховною укрытый сенью В непостижимых небесах, Едва ль найдет сейчас Россия С ним равного в своих краях! О, сколько ждать, чтоб вновь зажегся Такого солнца дивный свет, Чтоб в императорской России Усвоили его завет! Возрадуется светлый старец, Оставивший великий след, След нестираемый, глубокий, Для нас на много-много лет. Куда он вел, к каким богатствам? Там с лалом изумруд цветет. Но ими овладеть бессилен Насильников бесчестный род, - Принадлежат они - любовью Ведомым к новым дням вперед!^*

^* (Стихотворение было напечатано в № 11 за 1910 год журнала "Надсадули" для взрослых.)

Важа Пшавела роднила с Толстым глубокая народность великого русского писателя. В своей известной статье "Pro domo sua"^* он говорит о том, что испытал влияние народного творчества так же, как и величайшие русские писатели А. Пушкин и Л. Толстой; поэт останавливается на связях Толстого с русским народом, сопоставляя с ними свои связи с грузинским народом.

^* (Важа Пшавела." Fro domo sua ", "Иверия", 1896 г., № 43.)

Словно учась у Толстого, Важа Пшавела насыщал свои маленькие рассказы народностью, но только без христианской морали. Творчество грузинского поэта соприкасается с творчеством Л. Толстого высокими гуманистическим" идеями и чувствами. Пшавела отмечал с болью в сердце, что буржуазный прогресс и цивилизация принесли с собой нравственный упадок общества^*. Поэт доказывал, что в цивилизованном обществе усилились эгоизм и животные инстинкты, что, если в некоторых буржуазных странах создаются различные благотворительные общества, то это делается далеко не из-за любви к простым людям. В поэме "Иван Которишвили" герой жалуется на то, что в настоящее время люди стали хуже, все думают только о своем личном благополучии. Поэт клеймит дух коммерции, торгашества, который витал над всей жизнью.

^* (Важа Пшавела. "Мысли", "Иверия", 1902 г, № 5.)

Резко критикуя буржуазную цивилизацию, моральное вырождение буржуазного общества, Важа Пшавела не отдавал, конечно, себе отчета в том, что невозможно резрешить интересующие его этические вопросы, если не уничтожить господство буржуазии.

В критике буржуазной цивилизации и в проповеди морального усовершенствования общества Важа Пшавела близко соприкасается со взглядами Толстого, но не становится его единомышленником. Толстой отрицал прогресс, а Важа писал: "Нет, боже упаси, я" не отрицаю прогресса"^*.

^* (Важа Пшавела. "Окала сказала только один раз". Соч, том 6, Тбилиси, 1939 г., стр. 23.)

Важа Пшавела бесконечно привлекала в Толстом его глубочайшая любовь к человеку, к простому народу, любовь, которой пронизано также все творчество поэта. Во всех рассказах Важа Пшавела звучит могучая песнь любви к человеку. В аллегорических образах он показывал жестокость и безжалостность господствовавших классов в отношении к угнетенному народу. И в этом он сходится с Толстым.

В. Пшавела, как и Толстой, далеко не дошел до сияющих вершин горьковского гуманизма. И все же гуманизм грузинского поэта существенно отличается от толстовского гуманизма. Для Толстого любовь к врагу является более совершенной любовью, ибо она носит не людской, а "божественный" характер. Поэтому Толстой

проповедывал непротивление злу насилием, тогда как Важа Пшавела отвергал и такую любовь и такую мораль. Он признавал необходимость борьбы против зла, в этой борьбе усматривал грядущую свободу и счастье своей родины.

Нино Иосифовна Накашидзе вступила в литературу в конце 90-х годов XIX столетия. В 1896 году она перевела на грузинский язык "Сказки" Андерсена и издала их со своей вступительной статьей.

В 1898 году молодая писательница приехала в Москву к своему мужу И. Накашидзе и тогда же лично познакомилась с Л. Н. Толстым.

"Толстого я любила, - пишет она в "Воспоминаниях", - как автора "Войны и мира", "Анны Карениной", "Детства" и "Отрочества" и других художественных произведений, но боялась его философского учения"^*.

^* ( Накашидзе Н. "Воспоминания", стр. 146.)

Н. И. Накашидзе увлекалась в ту пору произведениями революционного демократа Эгнатэ Ниношвили, и толстовская философия была, конечно, далека от ее интересов. Поэтому при первой встрече с Толстым она побоялась вступить с ним в беседу, но Лев Николаевич заставил ее высказать свои мысли.

Во время беседы Толстой с восхищением отзывался о рассказе А. Чехова "Душечка". Это восхищение разделяли все его единомышленники, ибо они не могли не восхищаться тем, чем восхищался их учитель. Из всех присутствоваших одна только Нино Накашидзе не разделяла мнения Толстого, но не решалась сказать об этом вслух. Толстой, быть может, заметив это, спросил ее, читала ли она рассказ Чехова, и если читала, понравился ли он ей? Нино Накашидзе робко ответила, что читала, но рассказ ей не понравился. "Душечка", мне кажется, - сказала она, - является призраком человека, и как можно любить призрак?"^*

^* (Там же, стр. 158.)

На эти слова молодой писательницы Лев Николаевич ответил длинной характеристикой "Душечки".

В годы своего пребывания в Москве (1898 - 1903) Н. Накашидзе много раз встречалась и беседовала с Толстым. Эти встречи и беседы с великим писателем оказали сильное воздействие на формирование ее взглядов.

"...Мысли Толстого имеют такую силу, - писала она, что им невольно подчиняешься, и каждое его слово представляется истиной"^*.

^* (Накашидзе Н. "Воспоминания", стр. 158.)

В феврале 1903 года Нино Накашидзе последний раз встретилась с Толстым в Ясной Поляне. На другой день Лев Николаевич проводил своих гостей в Грузию.

На родине Н. Накашидзе включилась в общественно-литературную жизнь, стала сотрудничать в детском журнале "Накадули" ("Ручеек"). В эти годы она опубликовала рассказы, в которых реалистически обрисовала тяжелое экономическое положение гурийских крестьян^*.

^* ("Дадеги" ("Новый год"), "Преступник", "Гость", "Плач" и др.)

В 1905 году Н. Накашидзе вместе с мужем едет в Гурию и принимает деятельное участие в крестьянском движении. В тбилисские журналы и газеты она присылала прекрасные очерки и рассказы, в которых описывала революционное движение гурийцев. В рассказе "Новогодняя картина" (1905 г.) показана революционная деятельность крестьян и зверская расправа над ними.

В годы реакции грузинская писательница продолжала сотрудничать в "Накадули". В 1907 - 1908 гг. она написала, кроме детских рассказов, несколько крупных реалистических повестей из быта гурийских крестьян. Повесть "Няня" и пьеса "Кто виноват?" принесли ей славу талантливого художника.

В 1910 году Н. Накашидзе стала редактором журнала "Накадули", в котором сотрудничали крупнейшие грузинские писатели - Акакий Церетели и Важа Пшавела. В течение одиннадцати лет она редактировала этот замечательный журнал и, надо признать, что общий под'ем грузинской детской литературы в эти годы связан во многом с ее именем.

После Великой Октябрьской Социалистической революции Нино Накашидзе принимала деятельное участии в воспитании советского подрастающего поколения. Она сотрудничает по настоящее время в грузинских детских журналах. В 1948 году общественность Советской Грузии отметила 75-летие со дня рождения любимой писательницы.

Н. Накашидзе никогда не была "толстовцем", но Лев Толстой был для нее близким любимым писателем, и она сделала очень много для популяризации его творчества. В журнале "Накадули" Накашидзе систематически печатала рассказы Толстого. Только за 1908 - 1911 гг. она перевела и опубликовала в грузинских журналах и газетах 8 рассказов. В 1911 г. она перевела на грузинский язык и издала отдельной книгой первые две части трилогии Л. Толстого "Детство", "Отрочество" И "Юность"^*.

^* (Трилогия Л. Толстого переведена полностью на грузинский язык поэтом А. Чумбадзе и издана в 1935 г.)

Грузинская писательница училась многому у Толстого, не разделяя его религиозных взглядов. Она училась у великого русского художника прежде всего реалистическому изображению крестьянского быта. Во всех ее дореволюционных повестях и рассказах с особой симпатией обрисовано трудовое крестьянство, показан земледельческий труд, как единственно разумный. Творчество Н. Накашидзе перекликается с творчеством Л. Толстого также критикой буржуазного общества и бюрократического аппарата царизма. В смелых реалистических образах она обличала царское чиновничество, судебные органы, полицию.

Творческое влияние Толстого на Н. Накашидзе выразилось и в попытках грузинской писательницы создать психологически сложные художественные образы.

В 1910 году Ленин писал: "Умер Толстой, и отошла в прошлое дореволюционная Россия, слабость и бессилие которой выразились в философии, обрисованы в произведениях гениального художника. Но в его наследстве есть то, что не отошло в прошлое, что принадлежит будущему. Это наследство берет и над этим наследством работает российский пролетариат"^*.

^* (Ленин В. И. Соч., том. 16, стр. 297.)

Толстовщина как "...наш исторический грех" (Ленин) давно умерла и в Грузии. Но Толстой, его гениальные произведения живы для народа, они читаются, изучаются с интересвм миллионами советских людей.

Над литературным наследием великого русского писателя вместе со всеми народами Советского Союза работает и грузинский народ. Со времени установления Советской власти в Грузии произведения Л. Толстого стали доступны широким трудящимся массам. Переведены на грузинский язык и изданы многие произведения, которые ранее не были известны грузинскому читателю.

В 1922 году была издана "Сказка об Иване дураке" в 1928 - "Казаки" и "Воскресение", в 1929 - "Хаджи Мурат", в 1935 - "Детство", "Отрочество" и "Юность". В 1939 году Детиздат Грузии выпустил два сборника детских рассказов Л. Н. Толстого. В 1940 году вышел первый том романа "Война и мир", а в 1947 году второй том. Переведен и в скором времени будет издан роман "Анна Каренина". Таким образом, мы видим, что почти все крупные произведения Л. Толстого переведены на грузинский язык в советское время.

Широкое распространение произведений Л. Н. Толстого в Грузии - яркое свидетельство любви и уважения грузинского народа к гениальному русскому писателю, одному из величайших критиков капитализма. В мрачных условиях царского деспотизма толстовская беспощадная критика государства, церкви, частной собственности - всего уклада буржуазной жизни помогала народным массам в борьбе за свержение самодержавия и капитализма, за создание нового общества без нищеты и угнетения, без эксплоатации человека человеком. Вот почему в Советской Грузии, как и во всех республиках Советского Союза, заботливо берегут, внимательно изучают наследие великого русского писателя Льва Николаевича Толстого.